Есенины были людьми набожными, и нередко Татьяна Федоровна вместе со свекровью и маленьким Сережей ходили паломниками по монастырям. В доме их часто останавливались странствующие слепцы, среди которых попадались прекрасные исполнители духовных стихов. По воскресеньям мальчик посещал церковь. В целом же есенинское детство сильно напоминало описанные Марком Твеном приключения его заокеанского ровесника Тома Сойера. Сам поэт впоследствии говорил про себя: «Худощавый и низкорослый,/ Средь мальчишек всегда герой,/ Часто, часто с разбитым носом/ Приходил я к себе домой».
Дом, где родился С. А. Есенин. КонстантиновоВ восемь лет Есенин, подражая залихватским местным частушкам, впервые попробовал складывать стихи. А в сентябре 1904 Сергей пошел в земское четырехгодичное училище. Проучился он там, к слову, пять лет, поскольку из-за плохого поведения был оставлен на второй год в третьем классе. Зато окончил училище с похвальным листом, что для Константиново было большой редкостью. К тому времени Есенин уже довольно много читал, пугая свою неграмотную мать, со вздохом говорившую: «Снова пустоту листаешь! Дьячок в Федякине тоже любил читать. До того дочитался, что с ума сошел». В 1909 Есенина, – коль он такой книжник, – послали учиться в церковную школу в дальнем торговом селе Спас-Клепики. Согласно рассказам преподавателей, отличительной особенностью характера Сергея являлась «веселость, жизнерадостность и даже какая-то избыточная смешливость». К тому времени он уже активно писал стихи, однако учителя не находили в них ничего выдающегося. Большинство товарищей его были прилежны и усердны и над ними, по воспоминаниям, Есенин «прямо-таки издевался». Дело нередко доходило до драки, и в потасовке он часто бывал пострадавшим. Однако не жаловался никогда, в то время как на него часто жаловались: «И навстречу испуганной маме/ Я цедил сквозь кровавый рот:/ «Ничего! Я споткнулся о камень,/ Это к завтраму все заживет».
В шестнадцать лет (1911) Сергей Александрович окончил церковную учительскую школу. Следующим шагом являлось поступление в столичный учительский институт, однако поэт не сделал этого: «Дидактика и методика так осточертели мне, что я даже слушать не захотел». Год спустя Есенин по вызову отца выехал в Москву. В столице для него нашли место в хозяйстве мясника Крылова. Но в конторщиках (по-нынешнему «офисных работниках») Сергей Александрович продержался недолго, и, дабы быть ближе к любимым книгам, устроился продавцом в книжной лавке. Затем он работал экспедитором в знаменитом Товариществе Сытина, а потом там же помощником корректора. В те годы он много читал, тратя все заработанные деньги на новые журналы и книги. Также он продолжал сочинять стихи и безрезультатно предлагал их различным редакциям. Отец при этом ругал сына: «Работать нужно, а ты стишки катаешь...».
В 1913 Есенин поступил в Народный университет Шанявского и по вечерам слушал там лекции по литературе. А вскоре он встретил Анну Изряднову, которая была старше его на четыре года и работала корректором в типографии Сытина. Они стали жить вместе в скромной комнате около Серпуховской заставы. В это время Сергей Александрович устроился корректором в типографию Чернышева-Кобелькова, однако работа отнимала у него слишком много сил и времени, и вскоре он уволился. В конце 1914 у поэта родился первенец Юрий. Изряднова говорила: «На сына он смотрел с любопытством и все повторял: «Вот я и отец». Потом привык, качал, убаюкивал, пел песни над ним». А в январе 1915 в детском журнале «Мирок» было напечатано первое произведение Есенина – ныне хрестоматийный стих «Береза». Но все это было лишь преддверием...
В одном из писем другу Сергей Александрович сообщал: «Москва не двигатель литературного развития, всем готовым она пользуется из Петербурга... Здесь нет ни единого журнала. А те, которые есть, годны только на помойку». Вскоре молодой и никому не известный литератор «неожиданно грянул в Петербург». Со стихами, перевязанными деревенским платком, Есенин прямо с вокзала направился к самому Блоку. К тому времени у «похожего на херувима» деревенского мальчика было готово более шестидесяти стихотворений и поэм, среди которых такие известнейшие строки: «Если крикнет рать святая:/ «Кинь ты Русь, живи в раю!»/ Я скажу: «Не надо рая,/ Дайте родину мою». После Есенин рассказывал, как, увидев «живьем» Блока, сразу от волнения вспотел. Впрочем, в пот поэта могло бросить могло и по другой причине – к Александру Александровичу он пришел в дедовских валенках и нагольном тулупе, а на дворе в то время бурлила весна 1915. Разумеется, это был маскарад, своего рода наживка, на которую тотчас попалась столичная богема. Деревенский самородок в петербургской литературной среде произвел настоящий фурор. Все хотели видеть в нем поэта «только от сохи», – и Сергей Александрович подыгрывал им. Да ему это и не составляло труда – вчерашние московские дни в сравнении с деревенскими были довольно коротки. Блок дал рязанскому парню рекомендательное послание к литератору Сергею Городецкому, увлекавшемуся панславизмом. У Сергея Митрофановича поэт и поселился. Позже Есенин, тронутый вниманием Александра Александровича, утверждал, что «Блоку простил бы все». Городецкий также вручил поэту рекомендательное письмо к Миролюбову – издателю «Ежемесячного журнала»: «Приласкайте этот молодой талант. У него в кармане рубль, а в душе богатство».
По словам одного критика, «литературная летопись не знала более легкого и быстрого вхождения в литературу». Городецкий отмечал «С первых же строк мне стало ясно, какая пришла радость в русскую поэзию». Ему вторил Горький: «Город встретил Есенина с восхищением, каким обжора встречает в январе землянику. Стихи его стали хвалить неискренне и чрезмерно, как умеют хвалить завистники и лицемеры». Однако Есенина не только «неискренне и чрезмерно» хвалили – на одном чопорном приеме поэтесса Зинаида Гиппиус, наведя на валенки Есенина свой лорнет, громко произнесла: «А какие на вас занятные гетры!». Все присутствующие снобы покатились со смеху. Чернявский вспоминал: «Он бродил как в лесу, улыбался, озирался, еще ни в чем не был уверен, однако крепко в себя верил... Этой весной Сережа прошел среди нас... прошел, найдя великое множество приятелей, и, быть может, ни одного друга».
Всего за пару месяцев «чудесный весенний мальчик» покорил Санкт-Петербург и в конце апреля 1915 отбыл обратно в деревню. Летом столичные журналы печатали подборки есенинских стихов. В октябре этого же года Сергей Александрович вернулся в Северную столицу и близко сошелся с поэтом, представителем новокрестьянского направления Николаем Клюевым. Влияние Николая Алексеевича на Есенина в 1915-1916 годах было огромно. Городецкий писал: «Чудесный поэт и хитрый умник, обаятельный своим творчеством вплотную примыкавший к духовным стихам и былинам севера, Клюев, несомненно, овладел юным Есениным...». Любопытно, что периоды дружбы Сергея Александровича и «олонецкого гусляра» сменялись периодами ненависти – Есенин бунтовал против авторитета товарища, отстаивая и утверждая свою самобытность. Несмотря на дальнейшие расхождения, до последних дней Есенин выделял Клюева из толпы окружавших его приятелей, а однажды признался, что это единственный человек, которого он по-настоящему любит: «Отними... Блока, Клюева – что же останется у меня? Хрен и трубка, как у турецкого святого».
В мире между тем шла Первая мировая война. В январе 1916 при помощи Клюева вышла есенинская книга стихов «Радуница», и в том же январе его призвали на военную службу. Зачислен он был санитаром в Царскосельский полевой военно-санитарный поезд, приписанный к лазарету, находящемуся под опекой императрицы. В составе этого поезда Сергей Александрович побывал на передовой. Для раненых в лазарете нередко проводили концерты, и на одном из таких представлений в середине 1916 Есенин в присутствии императрицы и великих княжон прочитал свои работы. В конце выступления Александра Федоровна произнесла, что стихи очень красивы, но грустны. Поэт отметил, что такова вся Россия. Встреча эта имела роковые последствия. В салонах «передовых» либералов, где еще недавно «блистал» Сергей Александрович, поднялась буря негодования. Поэт Георгий Иванов писал: «Чудовищный слух подтвердился – гнусный поступок Есенина не выдумка и не навет. Наш Есенин, «душка», «прелестный мальчик» представлялся Александре Федоровне, читал стихи ей и получил разрешение посвятить императрице целый цикл в новой книге!». Богатая либеральная дама Софья Чацкина, на чьи средства выходил журнал «Северные записки», рвала на пышном приеме рукописи Есенина, выкрикивая: «Пригрели змею. Новый Распутин». Книга Есенина «Голубень» вышла в 1917, но в последний момент подвергшийся либеральной выволочке поэт снял посвящение императрице.
После февраля 1917 Сергей Александрович самовольно покинул армию и примкнул к эсерам, работая с ними «как поэт, а не как партийный». Весной этого же года он познакомился с молоденькой секретаршей-машинисткой левоэсеровской газеты «Дело народа» Зинаидой Райх. Летом он пригласил девушку отправиться вместе с ним на пароходе к Белому морю, а на обратном пути сделал ей предложение. Брак был скоропалительным, и первое время новобрачные жили врозь. Но вскоре Есенин снял две меблированные комнаты на Литейном проспекте и перебрался туда с молодой женой. В то время он много печатался, и платили ему хорошо. Чернявский вспоминал, что молодые «несмотря на начавшуюся голодовку, умели быть приветливыми хлебосолами» – домашнему укладу Сергей Александрович всегда придавал огромное значение.
Вихрь революции закружил поэта, как и многих других. Позднее Есенин напишет: «За время войны и революции судьба толкала меня из стороны в сторону». В 1918 он вернулся в ставшую столицей Москву, дописал поэму «Инония» и примкнул к группе литераторов-пролеткультовцев. В тот момент Сергей Александрович пытался утвердить собственную поэтическую школу, но не нашел отклика у товарищей. Союз с пролетарскими поэтами продолжался недолго, разочаровавшийся в них Есенин позднее (в 1923) написал: «Как бы не рекомендовал и не хвалил Троцкий разных Безымянских, грош цена пролетарскому искусству...».
1919 Есенин считал самым важным годом своей жизни. Он сообщал: «Зиму мы тогда прожили в пяти градусах комнатного холода. У нас не имелось ни полена дров». К тому времени он, по сути, расстался с Зинаидой Райх, отправившейся к родным в Орел, да так и застрявшей там – в мае 1918 она родила дочь Есенина Татьяну. Позднее в Орле был официально расторгнут ее брак с Есениным. Второй ребенок – мальчик Костя – появился на свет уже после их развода. По словам поэта Мариенгофа, Сергей Александрович, взглянув на младенца, тотчас отвернулся: «Есенины не бывают черными». Тем не менее, фотокарточку подросших детей он всегда держал в кармане.
Сам Сергей Александрович в то время не оставлял мыслей о создании нового литературного направления. Он объяснял товарищу: «Слова, как старые монеты, стерлись, потеряв первородную поэтическую силу. Мы не можем создавать новые слова, однако нашли способ оживлять мертвые, заключая их в яркие поэтические образы». В феврале 1919 Есенин совместно с поэтами Анатолием Мариенгофом, Рюриком Ивневым и Вадимом Шершеневичем основал «Орден имажинистов» (литературного направления, представители которого определяли целью творчества создание образа) и выпустили известный Манифест. Литературные вечера имажинистов проводились в литературном кафе «Стойло Пегаса», где Сергею Александровичу, несмотря на «сухой закон», безотказно подавали водку. Кроме того поэт и его сподвижники публиковались в журнале под интересным названием «Гостиница для путешествующих в прекрасное», а также имели свой книжный магазин. В имажинизме, согласно Городецкому, Есенин нашел «противоядие против деревни» – рамки эти стали тесны для него, теперь он не хотел быть лишь крестьянским поэтом и «сознательно шел на то, чтобы стать первым российским поэтом». Критики же поспешили объявить его «хулиганом», и хулиганство для Сергея Александровича стало не только поэтическим образом, но и образом жизни. В заснеженной Москве 1921, когда все ходили в валенках и ушанках, Есенин с приятелями разгуливал в цилиндре, фраке и лаковых штиблетах. Полой фрака поэт мог шаловливо вытереть разлившееся по столу вино, свистнуть по-мальчишечьи в три пальца так, что люди разбегались в стороны, а про цилиндр сообщал: «Я хожу в цилиндре не для женщин —/ В глупой страсти сердце жить не в силе —/ В нем удобней, грусть свою уменьшив,/ Золото овса давать кобыле». В начале двадцатых годов имажинисты изъездили всю страну – один из товарищей Мариенгофа по гимназии стал крупным железнодорожным чиновником и имел в распоряжении салон-вагон, предоставляя в нем друзьям постоянные места. Нередко Есенин сам разрабатывал маршрут очередной поездки. В ходе одного из путешествий прямо в поезде Сергей Александрович написал известную поэму «Сорокоуст».
В конце 1920 в кафе «Стойло Пегаса» поэт познакомился Галиной Бениславской, работавшей в то время в ЧК у Крыленко. Согласно некоторым сведениям она была приставлена к поэту в качестве секретной сотрудницы. Однако и агенты способны влюбляться. Не имеющий своего угла Сергей Александрович время от времени жил у Галины Артуровны, которая безответно любила его. Она всячески помогала поэту – вела его дела, бегала по редакциям, заключала договоры на выпуск стихов. А в голодном 1921 в столицу России приехала прославленная танцовщица Айседора Дункан, бредившая идеей детского интернационала – залога будущего братства всех народов. В Москве она собиралась основать детскую школу танца, собрать в нее сотни детей и обучить их языку движений. Под школу-студию «великой босоножки» отвели огромный особняк на Пречистенке, и она поселилась там в одном из раззолоченных залов. С Сергеем Александровичем, бывшем моложе ее на восемнадцать лет, Айседора познакомилась в мастерской художника Якулова (также имажиниста) и мгновенно с ним сошлась. Существует мнение, что Есенин напоминал ей маленького сына, погибшего в автомобильной аварии. Любопытно, что поэт не знал ни единого иностранного языка, говоря: «Не знаю и знать не хочу – боюсь запачкать родной». Позже из Америки он писал: «Кроме русского языка не признаю никакого другого и держу себя так, что если кому любопытно говорить со мной, то пусть по-русски учится». На вопросы, как же он объясняется с «Сидорой», Есенин, активно двигая руками, показывал: «А вот так – моя-твоя, твоя-моя... Ее не проведешь, она все понимает». Рюрик Ивнев также удостоверял: «Чуткость Айседоры была поразительной. Она безошибочно улавливала все оттенки настроения собеседника, не только мимолетные, но почти все, что прятались в душе».
Сергей Александрович, отправивший тем временем в печать «Пугачева» и «Исповедь хулигана», бывал у танцовщицы каждый день и, в конце концов, перебрался к ней на Пречистенку. Разумеется, молодые имажинисты увязались за ним. Возможно, чтобы увезти поэта от них, Айседоре Дункан предложила Есенину отправиться с ней в совместное мировое турне, в котором она будет танцевать, а он – читать стихи. Накануне отъезда они поженились, причем оба взяли двойную фамилию. Поэт веселился: «Отныне я – Дункан-Есенин». Весной 1922 новоиспеченные супруги улетели за границу. Горький, с которым поэт встретился за рубежом, об отношениях их писал: «Эта известная женщина, прославляемая тысячами тонких ценителей пластики, рядом с невысоким, изумительным поэтом из Рязани являлась полнейшим олицетворением всего, что было ему не нужно». К слову, на их встрече Сергей Александрович читал Горькому одну из первых версий «Черного человека». Алексей Максимович при этом «плакал... слезами плакал». Впоследствии известный критик Святополк-Мирский определил поэму, как «одну из высших точек поэзии Есенина». Сам поэт, по свидетельствам друзей, считал, что это «лучшее, что он когда-нибудь сделал».
За границей стареющая Айседора стала закатывать поэту дикие сцены ревности, колотила посуду, а однажды устроила такой разгром в гостинице, в которой скрылся уставший от нее Сергей Александрович, что ей пришлось заложить имущество, дабы оплатить представленный счет. Есенин же в то время слал домой отчаянные письма: «Париж – зеленый город, только у французов дерево какое-то скучное. Поля за городом расчесанные и прибранные, фермы беленькие. А я, между прочим, взял ком земли – и ничем он не пахнет». Уже вернувшись домой, он рассказывал друзьям: «Как только мы прибыли в Париж, я захотел купить корову – решил верхом на ней проехать по улицам. Вот смех был бы!» Между тем Франц Элленс, бывший переводчиком стихотворений Есенина, отмечал: «Этот крестьянин являлся безукоризненным аристократом». Еще одни любопытные строки из письма Есенина Мариенгофу: «Все здесь прибрано, выглажено под утюг. Твоему взору это на первых порах бы понравилось, а потом и ты начал бы себя хлопать по коленям и как собака скулить. Сплошное кладбище – все люди эти, которые быстрее ящериц снуют, и не люди вовсе, а могильные черви. Их дома – гроба, материк – склеп. Кто жил здесь, тот давным-давно умер, и его помним лишь мы. Ибо черви не могут помнить».
В Америку Дункан и Есенин приплыли на огромном океанском лайнере «Париж». Турне сопровождался скандалами – Айседора танцевала под звуки Интернационала с красным флагом в руках, в Бостоне конная полиция, разгоняя зрителей, въехала прямо в партер, журналисты не давали проходу паре, а сам поэт писал: «В Америке искусство никому не нужно... Душа, которую в России меряют на пуды, не нужна здесь. В Америке душа – это неприятно, как расстегнутые брюки». Пробыв за рубежом больше года, в августе 1923 Айседора Дункан и Есенин возвратились в Россию, чуть ли не с перрона вокзала разойдясь в разные стороны. Вернувшийся домой Сергей Александрович, по словам товарищей, «как ребенок радовался всему, трогал руками деревья, дома...».
Наступило время НЭПа, и в литературных кафе начали появляться люди в мехах, воспринимавшие чтение поэтами стихов, как еще одно блюдо в меню. Есенин на одном из таких выступлений, выйдя на сцену последним, воскликнул: «Вы полагаете, я вышел стихи вам читать? Нет, я затем вышел, чтобы послать вас в... Шарлатаны и спекулянты!..» Люди повскакивали с мест, началась драка, вызвали милицию. Подобных скандалов с приводами за Сергеем Александровичем числилось немало, а на все вопросы о них поэт отвечал: «Все идет от злости на мещанство, поднимающее голову. Надо в морду бить его хлестким стихом, ошарашивающим, непривычным образом, если хочешь, скандалом – пусть знают, что поэты – люди неуживчивые, беспокойные, враги болотного благополучия». Один же из критиков отмечал, что «хулиганство» поэта являлось «явлением чисто наносным, носимым из озорства и жажды слыть оригинальным... Предоставленный себе, он бы пошел некрикливой и спокойной дорогой... поскольку в поэзии он – Моцарт».
Осенью 1923 у Есенина появилось новое увлечение – актриса Августа Миклашевская. Познакомила его с ней жена Мариенгофа, обе выступали в Камерном театре. Влюбленные прогуливались по Москве, сидели в кафе имажинистов. Актрису изумлял странная манера общения имажинистов. Она писала в воспоминаниях, что трезвый Сергей Александрович и его поэзия товарищам была не нужна, их устраивали его знаменитые скандалы, привлекавшие в кафе любопытных. Необходимо сказать, что Есенин в то время полушутя-полусерьезно примеривал на себя роль поэтического наследника Александра Пушкина и даже носил (вместе с пресловутым цилиндром) пушкинскую крылатку. Было в этом много игры, маскарада и эпатажа. Рюрик Ивнев, к примеру, утверждал, что поэт «обожал балагурить и шутить, делая это настолько умно и тонко, что ему почти всегда удавалось ловить людей «на удочку». Очень скоро Есенин и Миклашевская расстались.
С конца 1923 и до марта 1924 Сергей Александрович находился в больницах – то на Полянке (с чем-то вроде расстройства психики), то в Шереметьевской больнице (то ли поранив руку, то ли порезав вены), то в Кремлевской клинике. К слову, существует множество любопытных рассказов друзей и знакомых поэта, свидетельствующих о том, что Есенин болел манией преследования. Например, поэт Николай Асеев писал, что Есенин «шепотом говорил ему о том, что за ним следят, что одному ему нельзя ни минуты оставаться, что он тоже не промах и живым в руки не дастся». Однако у Сергея Александровича имелись основания для опасений. Осенью 1923 Есенин, Клычков, Орешин и Ганин оказались втянуты в «Дело четырех поэтов». Суд постановил вынести им «общественное порицание», в СМИ поэтов обвинили в «черносотенном, хулиганском и антиобщественном поведении, а также идеализме и мистицизме», на страницах журналов и газет гулял термин «есенинщина». А в ноябре 1924 был арестован поэт Алексей Ганин (помимо прочего свидетель Есенина на венчании с Райх), объявлянный главой «Ордена русских фашистов». Его расстреляли в марте 1925, а в 1966 реабилитировали в связи с «отсутствием состава преступления». В общей сложности после возвращения из-за границы на Есенина завели свыше десятка дел – причем все заявители прекрасно ориентировались в уголовном законодательстве, мгновенно указывая в милиции статьи уголовного кодекса, по которым следовало привлечь поэта. Стоит отметить, что в 1924 Есенин разорвал отношения с Мариенгофом. Ссора в описании свидетелей была довольно странная, но с тех пор пути двух поэтов разошлись навсегда. А в апреле 1924 Сергей Александрович отказался сотрудничать с имажинистами. В тот момент он замыслил основать новый журнал под названием «Московитянин» и, по словам приятелей, снова стал «поглядывать в сторону «мужиковствующих»: Клюева, Клычкова, Орешина». Однако с журналом ничего не вышло.
В 1924 Есенин написал потрясающий цикл «Персидские мотивы» и закончил работу над поэмой «Анна Снегина». Любопытно, что на нее, когда Сергей Александрович был жив, не появилось ни одного отклика. Также было и с другими поэмами. Городецкий отмечал: «Вся его работа была лишь блистательным началом. Если бы доля того, что ныне говорится о нем и пишется, Есенин услышал при жизни, возможно, это начало имело такое же продолжение. Однако бурное творчество не отыскало своего Белинского».
Стоит отметить, что Есенин с огромной нежностью относился к детям и к зверям. В двадцатые годы в разоренной России было полно беспризорников. Поэт не мог спокойно пройти мимо них, подходил к маленьким босякам и давал им денег. Как-то раз в Тифлисе Сергей Александрович залез в коллектор, в котором на нарах лежали и сидели завшивевшие, выпачканные угольной пылью мальчуганы. Общий язык с «Оливерами Твистами» (так Есенин назвал беспризорников в «Руси бесприютной») поэт нашел мгновенно, началась густо пересыпаемая жаргонизмами оживленная беседа. Франтовский наряд Сергея Александровича совершенно не смутил бездомных подростков, они сразу же признали поэта за своего.
Семейная неустроенность и бесприютность тяготила Есенина – последний год он то маялся по больницам, то путешествовал по Кавказу, то жил в Брюсовском переулке у Галины Бениславской. Сестры поэта – Катя и Шура, – которых Сергей Александрович перевез в столицу, жили тут же. Практически в каждом письме Есенин давал Бениславской поручения забрать деньги за его стихи в издательствах и журналах и потратить их на содержание сестер. Когда же Есенин находился в городе, в дом Бениславской приходили его многочисленные товарищи. Сестры вспоминали, что Есенин никогда не пил один, а выпив, быстро хмелел и становился необузданным. В это же время один из его друзей отметил: «Как-то по-новому стали глядеть его немного выцветшие глаза. Есенин производил впечатление человека, обожженного каким-то гибельным внутренним огнем... Как-то он сказал: «Знаешь, я надумал жениться, такая жизнь мне надоела, угла своего не имею».
В марте 1925 Сергей Александрович познакомился с двадцатипятилетней внучкой Льва Толстого, которую звали Софьей Андреевной, – в точности, как жену великого писателя. Сестра Есенина так описывала ее: «Девушка очень напоминала своего дедушку – резкая и властная в гневе, сентиментальная и мило улыбающаяся в хорошем настроении». Весной 1925 Есенин уехал на Кавказ. Это была не первая поездка поэта в извечное место ссылки русских писателей. В первый раз Сергей Александрович побывал там осенью 1924 и, перебираясь с места на место, прожил на Кавказе целых полгода.
В мае 1925 Есенин прибыл в Баку. Любопытно, что в поезде у Сергея Александровича украли верхнюю одежду, и, в итоге, литератор простыл и заболел. С диагнозом «катар правого легкого» ему пришлось пройти курс лечения в бакинской больнице. А на Троицу поэт выехал на родину. Дома было нехорошо – еще в 1922, когда Есенин находился за границей, в Константинове случился страшный пожар. Полсела выгорело, полностью сгорел отцовский дом. На страховку родители Есенина приобрели шестиаршинную избушку, поставив ее в огороде, а строиться начали только после возвращения сына из-за границы. Однако страшнее всего для поэта, явился распад веками налаженного крестьянского мира. Друзьям Есенин рассказывал: «Побывал в деревне. Там все рушится... Нужно самому оттуда быть, чтобы понять... Всему конец». Из деревни Сергей Александрович привез новые стихи и сразу же сделал предложение Софье Толстой. В июле они отправлились отдыхать в Баку, вернулись в Москву в начале сентября, а 18 числа – сочетались законным браком. Событие это было отмечено в узком семейном кругу. Молодые поселились в квартире Толстой, расположенной в Померанцевом переулке. Чуть ли не в первую неделю после женитьбы Есенин написал товарищу, что «все, на что надеялся я и о чем мечтал, рассыпается прахом. Жизнь семейная не клеится и хочется сбежать. Но куда?». Есенина навещали друзья, и на вопрос, как живется, поэт, указывая на десятки портретов и фотографий Льва Толстого, говорил: «Уныло. Надоела борода...».
В последний месяц жизни поэта события развивались стремительно – 26 ноября 1925 Есенин лег в психоневрологическую клинику профессора Ганнушкина и там плодотворно работал. 7 декабря он отправил своему товарищу, поэту Вольфу Эрлиху телеграмму: «Немедленно отыщи две-три комнаты. Переезжаю жить Ленинград». 21 декабря Сергей Александрович покинул клинику, снял со сберкнижки все свои деньги и 23 числа вечерним поездом отправился в Северную столицу. По прибытии в Ленинград Есенин известил одного из друзей, что к жене более не вернется, своих сестер перевезет сюда же, организует здесь свой журнал, а также напишет «крупную прозаическую вещь – роман или повесть». 28 декабря 1925 Сергей Александрович был найден мертвым в пятом номере известной гостиницы «Англетер».
Незадолго до смерти Есенин сказал – хватит автобиографий, пусть остается легенда. Так и вышло – Сергей Александрович один из самых распространенных мифов двадцатого века. Согласно официальной версии, поэт, находясь в состоянии черной меланхолии, повесился на трубе парового отопления, использовав веревку от чемодана, подаренного ему Горьким. Версию эту подтверждают документальные свидетельства – акт о вскрытии, справки о смерти, прощальное письмо самого Есенина, сунутое накануне Эрлиху. Согласно другой версии в смерти поэта было виновно ЧК. Бесчисленные выпады против большевиков (по словам писателя Андрея Соболя, «так крыть большевиков, как публично это делал Есенин, в голову не могло прийти никому, каждый, сказавший десятую долю, давно был бы уже расстрелян»), ссора на Кавказе с влиятельным Яковом Блюмкиным (который даже стрелял в поэта, точно Мартынов, да промахнулся), Троцкий, оскорбленный поэмой «Страна негодяев», – все это вполне могло заставить чекистов устранить, на их взгляд, зарвавшегося поэта. По другим предположениям убийство не входило в их планы, Сергея Александровича в обмен на избавление от судебных тяжб хотели сделать лишь осведомителем. А когда взбешенный Есенин кинулся на провокаторов, его убили. Отсюда и огромный синяк над глазом поэта, списанный на ожог от горячей трубы отопления, и разгром в комнате, и исчезнувшие туфли и пиджак поэта, и поднятая рука, которой еще живой Есенин, силился стащить веревку с горла. Молодой имажинист Вольф Эрлих, который якобы нашел у себя предсмертное письмо, впоследствии оказался секретным сотрудником ЧК. Классические тридцать сребренников к этому варанту прилагаются – снятых Есениным денег при нем не нашли.
Трагична оказалась судьба и некоторых женщин Есенина. Его первая супруга Зинаида Райх была зверски зарезана в собственной квартире в ночь на 15 июля 1939. Вторая жена поэта Айседора Дункан пережила его на год и девять месяцев. Она погибла в аварии – красная шаль, соскользнув за борт гоночной машины, накрутилась на колесо, танцовщица умерла мгновенно. Галина Бениславская спустя год после смерти Сергея Александровича застрелилась на его могиле. Револьвер, к слову, дал пять (!) осечек.
В русской традиции крайне важно, как человек умер. За неразгаданной гибелью поэта видится жертва, и это, бросая сияющий луч на его судьбу, возносит Есенина на поднебесную высоту. Критик Святополк-Мирский писал в 1926: «Для русского читателя не любить Есенина теперь признак или слепоты, или какой-то моральной дефектности». Как бы ни пытались эстеты и снобы умалить и снизить роль Сергея Александровича в литературе, наклеивая ярлыки «поэта для толпы», «для простаков», «для быдла», «для бандитов», – в народном сознании Есенин остается Первым поэтом двадцатого века.
По материалам сайта http://esenin.su/ и еженедельного издания «Наша история. 100 великих имен»
Вас заинтересует
Партизан и разведчик Григорий Пушкин
Провал мобилизации на Украине: Порошенко решил использовать поэта Тараса Шевченко в качестве "военкома"
Михаилу Юрьевичу Лермонтову исполнилось 200 лет
Есенин предчувствовал трагедию. Великий поэт и Великая война
200 лет со дня рождения Тараса Шевченко
