Как во Франции появились мигранты с «Востока»Распространение исламского фундаментализма во Франции стало для страны серьезной проблемой еще несколько десятилетий назад, а те события, которые мы наблюдаем сегодня, уже являются результатами процесса, запущенного достаточно давно. История французского ислама уходит своими корнями в колониальную эпоху. Именно тогда, в начале ХХ в., во Францию стали прибывать первые иммигранты из французских колоний в Северной и Западной Африке, исповедовавшие ислам. Это были, прежде всего, арабы и берберы из Алжира, Туниса и Марокко. Следует отметить, что рост количества иностранных иммигрантов во Франции был вызван снижением уровня рождаемости, которое стало ощущаться еще более ста лет назад — в конце XIX века. Первоначально основную массу иностранных трудовых мигрантов составляли выходцы из менее развитых стран Европы. Так, к 1872 г. доля иммигрантов в населении Франции достигла 2% от общего количества жителей страны. Однако это были близкие в культурном отношении и говорящие на французском языке бельгийцы, работавшие на предприятиях и полях на севере страны. Позже численность иммигрантов стала расти за счет притока итальянцев, размещавшихся на юге и юго-востоке Франции. Что касается выходцев из североафриканских колоний, то первыми во Франции появились торговцы тканями из Алжира. В 1874 г. было официально разрешено трудоустройство алжирцев на территории Франции, а к 1912 г. в стране проживало около 3,5 тысяч алжирцев, преимущественно работавших на доках, мыловаренных заводах и в сфере строительства. Большинство алжирских рабочих, трудившихся во Франции, принадлежало к кабилам — берберскому национальному меньшинству Алжира. В начале ХХ в. во Францию стали проникать и первые марокканцы. Они устраивались на заводы Нанта и Бордо. К 1913 г. иммигранты составляли 3% населения Франции, а общая численность выходцев из североафриканских колоний, проживавших и работавших в метрополии, достигала 30 тысяч человек.
Однако переход к миграционной политике, способствовавшей возникновению той ситуации, которую мы можем наблюдать в настоящее время, произошел после Первой мировой войны и был обусловлен следующими факторами. Во-первых, в годы Первой мировой войны Франция активно использовала войсковые подразделения, укомплектованные выходцами из африканских колоний. Свыше 40 тысяч африканских солдат погибли в боях за Францию. Произошло более конкретное знакомство африканцев с жизнью в метрополии. Во-вторых, стремление французских капиталистов к извлечению максимальной прибыли от эксплуатации рабочей силы, привело к введению контрактного набора рабочих на предприятия Франции в африканских колониях, прежде всего в Алжире. Можно сказать, что именно французские промышленники и предприниматели первой половины ХХ в. и заложили фундамент дальнейшего роста миграции из Африки в метрополию. В период с 1914 по 1928 гг. во Францию прибыло 471 390 мигрантов из Алжира, однако 365 024 мигранта впоследствии вернулись на родину. Основные потоки алжирских рабочих направлялись в Париж, на промышленные предприятия и шахты Северо-Восточной Франции, на сельскохозяйственные плантации в Пикардию, Прованс, Лангедок и некоторые другие регионы. Однако Вторая мировая война значительно сократила приток иммигрантов. Но, как и в Первую мировую войну, в рядах французской армии сражалось большое количество алжирских, тунисских и марокканских солдат, которыми были укомплектованы целые подразделения французской армии. После войны французские демографы обратили внимание на сокращение населения страны. Потери Франции в войне составили около 1 млн. человек, а дефицит населения варьировал, по мнению демографов, от 5,5 до 14,4 млн. человек. Таким образом, страна нуждалась в пополнении людских ресурсов и эту цель было решено достигнуть посредством стимулирования миграции из североафриканских колоний, в первую очередь из Алжира.
Французское правительство ориентировалось на приглашение в страну около 1,5 млн. алжирских мигрантов сроком на пять лет. Привлечение мигрантов из североафриканских стран продолжилось и после получения последними политической независимости. Упор на привлечении алжирских, тунисских и марокканских мигрантов объяснялся намного большей дешевизной их труда по сравнению с трудом португальских и итальянских мигрантов. Доля иммигрантов среди французских рабочих стремительно увеличивалась. Так, уже в начале 1950-х гг. иммигранты составляли 79% рабочих металлургической промышленности, 72% сельскохозяйственных рабочих, 68% строительных рабочих и 59% шахтеров. На фоне перманентного роста иммиграции из Марокко, Туниса и Алжира сокращалась испанская, итальянская и португальская иммиграция. Условия жизни и труда в этих странах Южной Европы улучшались, в связи с чем многие наемные рабочие, трудившиеся во Франции, возвращались домой. Их места занимали алжирцы, марокканцы и тунисцы, в отличие от итальянцев, испанцев и португальцев имевшие колоссальные различия с коренным населением Франции — и в религии, и в языке, и в культуре, и в образе жизни и поведенческих установках.
В начале 1970-х гг. кризисные явления во французской экономике, совпавшие с ухудшением франко-алжирских отношений, способствовали изменению политики страны в отношении приема североафриканских, в первую очередь — алжирских, иммигрантов. Рост числа алжирских иммигрантов на фоне растущей безработицы во Франции провоцировал негативные настроения коренного населения по отношению к приезжим. Алжирцам отказывались сдавать жилье, принимать их на работу, на них совершали нападения активисты праворадикальных групп. В июле 1974 г. был принят указ, останавливавший иностранную трудовую иммиграцию во Францию. Поток иммигрантов начал сокращаться. Однако уже в это время численность североафриканцев, постоянно находившихся на территории Франции, была значительной. В 1980 г. только выходцы из Алжира составляли 21% от общего количества иммигрантов, проживавших во Франции. Еще 8% составляли марокканцы и 4% тунисцы — то есть, на североафриканцев приходилась треть всех иностранных иммигрантов во Франции. Между тем, первоначальный смысл приглашения во Францию иммигрантов был утерян — экономический кризис привел к росту безработицы, причем чаще всего без работы оставались именно иммигранты. Если уровень безработицы в целом по стране составлял 9%, то среди иммигрантов без работы находилось 12%. Французскому государству пришлось взять на себя бремя содержания алжирских, марокканских, тунисских и прочих иммигрантов, лишившихся работы и средств к существованию. Для них были введены социальные пособия, организованы обеспечение жильем и предоставление образовательных услуг. Одновременно возрастала и конкуренция за рабочие места между рабочими из Северной Африки и Тропической Африки. В отличие от выходцев из стран Тропической Африки, североафриканцы были более квалифицированными, но конфессиональные различия с французами способствовали сохранению жестких культурных границ приезжих и коренного населения.
Рост численности мигрантов на территории Франции способствовал актуализации политических и научных споров относительно возможных стратегий адаптации мигрантов к жизни во французском обществе. Полярные точки зрения — полное растворение (ассимиляция) мигрантов в принимающем обществе и сохранение культурного своеобразия в рамках «мультикультурного» общества. Французские левые выступали за «включенность» мигрантов во французское общество, с возможным сохранением собственной культуры, тогда как правые настаивали на необходимости ассимиляции уже проживающих мигрантов и прекращения приема новых мигрантов. Однако очевидно, что иммигранты из стран Северной Африки не могут ассимилироваться во французском обществе, по крайней мере — в обозримой перспективе. Соответственно, проекты ассимиляции мигрантов выглядят, в значительной степени, утопическими. Сомнительна и практическая ценность концепции мультикультурализма, поскольку сохранение мигрантами собственной культуры влечет за собой не столько интеграцию во французское общество в качестве отдельного его компонента, сколько анклавизацию, замыкание в собственной среде с последующими проблемами вроде формирования очагов африканской культуры на территории Франции. Если в первых поколениях североафриканских мигрантов многие из них были готовы к ассимиляции и стремились порвать связи с родиной и прошлым, полностью растворившись во французском обществе, то современные мигранты, а также дети первых поколений мигрантов, склонны скорее подчеркивать свою «инаковость». Сохранение идентичности — алжирской, африканской или исламской — становится для них одной из главных задач, поскольку позволяет обрести место в рамках французского общества, создать комфортную среду для проживания и социальной деятельности. Стремясь обозначить свою идентичность в качестве алжирцев, марокканцев, сенегальцев или просто мусульман, мигранты и их потомки противопоставляют себя принимающему обществу. Хорошо ознакомившись с жизнью во Франции, они видят все пороки современного западного мира и пытаются выстроить свою линию защиты, в которой религиозная идентичность сочетается с социальным противостоянием. Огромную роль в сохранении идентичности играет исламская религия. По сути дела, именно ислам способствует сохранению алжирских, марокканских и прочих африканских мигрантов в качестве замкнутых общин, препятствуя их растворению в иноконфессиональной среде принимающего общества. Дети мигрантских семей сталкиваются с сильным влиянием французской культуры, поскольку получают образование в школах, где общаются со сверстниками из местных семей, с детства говорят на французском языке, однако «возвращение к корням» в некотором смысле становится для них способом «обрести себя» во французском обществе, в котором они до конца так и не становятся своими. Ведь до сих пор не менее 50% французов негативно относятся к «берам», как называют во Франции представителей второго поколения североафриканских мигрантов. Еще одна категория потомков мигрантов воспитывается в замкнутой среде. Консервативные семьи препятствуют общению с французскими сверстниками, требуют соблюдения религиозных предписаний и национальных обычаев, подыскивают брачных партнеров исключительно среди соплеменников или, в крайнем случае, единоверцев. Закон о воссоединении семей, действующий во Франции и вызывающий резкую критику националистических кругов, предусматривает возможность легально проживающему в стране мигранту через 18 месяцев «выписать» с родины свою жену и несовершеннолетних детей.
Маргинальное социальное положение «беров» становится одной из главных причин распространения в их среде преступности и религиозного экстремизма. Публичная демонстрация приверженности религиозным нормам становится для них способом идентификации и противопоставления себя коренному населению. Здесь даже не имеет значения степень личной веры или действительного соблюдения религиозных предписаний, гораздо важнее — внешняя демонстрация своей «инаковости» и постоянное отстаивание права на эту «инаковость». Если до 1980-х — 1990-х гг. североафриканские мигранты предпочитали не афишировать свою приверженность религиозным и национальным традициям по причине либо собственной нацеленности на ассимиляцию, либо по соображениям безопасности — опасаясь нападений правых радикалов или депортации, то в 1990-е и, особенно, 2000-е гг., африканские и азиатские мигранты стали все откровеннее демонстрировать свою религиозность, верность национальным традициям и пренебрежение к нормам жизни и поведения в принимающем обществе. Этому способствовала и политика леволиберальных политических партий, правозащитных организаций, которые заняли позицию беспрекословной поддержки мигрантов, отстаивая правоту последних даже в тех случаях, когда они были объективно не правы. До чего могут договориться левые либералы в своем стремлении потакать иммиграции, демонстрируют многочисленные высказывания европейских политиков леволиберальной ориентации, к примеру, о том, что европейские девушки провоцируют своим внешним видом приезжих на совершение изнасилований. Левые либералы занимают однозначную позицию — в любом конфликте между представителем европейского населения и мигрантом виноват первый, поскольку он не может понять «культурной инаковости» мигранта и не желает с ней считаться.
Однако подобная позиция левых либералов свидетельствует о наличии элементарных противоречий в их собственной идеологии и политической практике. С одной стороны, левые либералы всегда выступали сторонниками эмансипации женщин, соблюдения прав человека, борцами за права национальных и сексуальных меньшинств. С другой стороны, требуя уважать права прибывающих во Францию мигрантов, они забывают о том, что традиционный образ жизни и обычаи этих мигрантов прямо противоречат как раз соблюдению прав человека, в первую очередь — женщин. Неуклюжие попытки убедить приезжих отказаться от традиционных взглядов на положение женщины, аргументируемых нормами религии, повлекли за собой раздувание скандала вокруг ношения хиджабов. Еще в 1989 г. две юные гражданки Франции отказались ходить в школу без хиджабов. С этого времени число мусульманок — студенток и школьниц, которые носят хиджаб, стало стремительно увеличиваться. Французское правительство не смогло придумать иного выхода, как запретить ношение хиджабов и, тем самым, настроить против себя мусульманское население страны. Под социально-политическую стабильность современного французского государства была подложена еще одна мина замедленного действия. Спор о возможности ношения традиционной религиозной одежды в учебных заведениях Франции продолжается до сих пор. Введение запрета на ношение хиджаба поставило мусульманок страны в двусмысленное положение — или отказаться от соблюдения религиозных предписаний, что для верующих недопустимо, или прекратить свою учебу и, соответственно, отказаться от дальнейшей профессиональной карьеры, самореализации и т.д. Очевидно, что само по себе возникновение подобной ситуации свидетельствует о крайнем непрофессионализме французских политиков и чиновников, ответственных за формирование стратегии миграционной и национальной политики. На фоне проживания в стране огромного количества мигрантов — мусульман и продолжающегося притока переселенцев и беженцев из стран Африки и Ближнего Востока, подобные меры в отношении девушек — мусульманок кажутся, по меньшей мере, странными. Надо или в корне менять миграционную политику, создавая непреодолимые препятствия на пути новых мигрантов и депортируя всех «старых» мигрантов, не имеющих гражданства, или вырабатывать модели мирного и эффективного сосуществования представителей разных религий и культур в рамках французского общества.
Непродуманные действия французского правительства играют на руку радикальным силам в мигрантской среде, способствуют дальнейшему усугублению взаимного неприятия коренных французов и приезжих из африканских и азиатских стран. В настоящее время во Франции проживают иммигранты из 127 стран мира, однако наиболее многочисленны именно мусульманские диаспоры. На первом месте — выходцы из Алжира, численность которых превышает 1 млн. человек, далее следуют марокканцы (около 1 млн. чел.), тунисцы (не менее 600 тыс. чел.), выходцы из исламизированных стран Тропической Африки, турки, сирийцы, иракцы, ливанцы. Некоторые районы крупных французских городов и даже отдельные небольшие города фактически изменили свое исконное лицо, превратившись в арабские и африканские анклавы на территории Франции. Мигранты составляют здесь основное население, поскольку коренные жители страны предпочитают покидать районы и населенные пункты с преобладанием приезжего населения. В результате формируется достаточно замкнутая среда «этнических гетто», которая становится крайне благоприятной почвой для распространения радикальных настроений, вербовки членов для экстремистских организаций. Это, в свою очередь, способствует дальнейшему росту антимигрантских настроений среди французов и укреплению позиций тех политических сил, которые выступают за ограничение миграционных потоков и ужесточение контроля над мигрантами на территории страны. Следует отметить, что присутствие столь значительного количества африканских и ближневосточных мигрантов вносит определенные коррективы и в культуру французского населения. Если раньше французские колонии в Африке и на Ближнем Востоке подвергались влиянию французской культуры, то сегодня происходит и обратный процесс — мигранты влияют на окружающее их французское население. Проявляется этот процесс, в том числе, и в исламизации представителей коренного населения Франции. По некоторым данным, сегодня ислам приняло не менее 50 тысяч французов. Как сообщают СМИ, только в департаменте Эссон ислам приняло около 2 тыс. французов. Следует отметить, что принятие ислама для многих французов означает демонстрацию их разрыва с «загнивающей» западной цивилизацией. Показательно, что еще в ХХ в. многие видные французские интеллектуалы принимали ислам. Так, одним из первых французов, принявших ислам, был знаменитый философ — традиционалист Рене Генон (1886-1951). Еще в возрасте 26 лет он принял ислам и новое имя — Абд-аль-Вахид Яхья. В 1930 г. 44-летний Генон переехал в Каир, где женился на дочери шейха Мухаммеда Ибрагима, принадлежавшего к роду Фатимидов — потомков пророка Мухаммеда. В 1982 г. ислам принял французский историк 69-летний Роже Гароди (1913-2012), известный своим отрицанием Холокоста. Роже Гароди звали на мусульманский манер Реджа Джаруди. Еще во время борьбы за национальное освобождение Алжира ислам принял знаменитый адвокат Жак Вержес (1925-2013). Он женился на Джамиле Бухиред — алжирской революционерке, которую защищал по делу о взрыве во французском кафе. Для определенной части французского общества принятие ислама всегда было актом солидарности с антиимпериалистической и антиколониальной борьбой народов бывших французских колоний, поэтому в 1960-1980-е гг. среди новообращенных французских мусульман было много левых и леворадикальных активистов. Однако в рамках того же французского общества происходит серьезнейший культурный раскол, чреватый очень негативными последствиями для французской национальной идентичности и безопасности французского государства. Не менее 50% французских мусульман отождествляют себя, в первую очередь, как мусульмане, и лишь затем как граждане Франции. Получается, что французское правительство так и не смогло выработать модель интеграции мигрантов и даже их потомков во французское общество.
В настоящее время среди французов, принимающих ислам, преобладает молодежь, в том числе и подростки. Темпы исламизации нарастают в пенитенциарных учреждениях Франции, где французы-заключенные получают возможность ежедневного общения с заключенными-африканцами и азиатами, в результате чего знакомятся с религиозными и мировоззренческими взглядами последних. Бывший руководитель французской контрразведки Ив Боне, основавший Международного центра исследований по терроризму и помощи жертвам терактов, подчеркивает, что «в тюрьме, к сожалению, многие люди вот так начинают сходиться, учитывая то вынужденное безделье, в обстановке которого они находятся. В тюрьмах ведутся дискуссии. Многие из тех, кто туда попадает, чувствуют себя несправедливо осужденными. И это один из главных рычагов давления. Кроме того, есть еще пропаганда в некоторых религиозных центрах, которую ведут некоторые религиозные деятели» (http://ru.rfi.fr/frantsiya/20140106-eks-glava-kontrrazvedki-frantsii-v-radikalnyi-islam-frantsuzov-obrashchayut-v-tyu). Бывших заключенных переход в ислам привлекает позитивными сторонами — отказом от алкоголя, курения, употребления наркотиков, возможностью изменить в корне свою жизнь. Однако благочестивыми побуждениями таких людей часто манипулируют профессиональные пропагандисты. Именно новообращенные мусульмане представляют очень большой интерес для вербовщиков радикальных организаций. Во-первых, в силу присущего неофитам максимализма они в большей степени склонны к буквализму, восприятию радикальных тенденций. Во-вторых, европейцы, обладающие недвижимостью и социальным статусом, а главное — собственной национальностью, внушающей доверие полицейским и контрразведчикам, представляют собой идеальный контингент для пополнения рядов боевиков и террористов. Естественно, что наиболее восприимчивыми к радикальной пропаганде оказываются молодые люди. Некоторые из них вступают в ряды радикальных организаций под влиянием своих возлюбленных, одурманенные чувствами и готовые ради того, чтобы быть с любимым (любимой) пойти и на переход в другую религию, и на вступление в радикальную организацию, и даже на переправку добровольцем на Ближний Восток. Известно, что несколько этнических французов уже погибло в Сирии и Ираке, сражаясь на стороне формирований ИГ.
Особенности распространения ислама в современной Европе сегодня — одно из наиболее востребованных направлений социологических и религиоведческих исследований. Ученые прогнозируют дальнейший рост численности мусульман в западном мире. Так, Тарик Йилдиз, работающий в Центре социологических и политических исследований Парижа, утверждает, что исламизация является общеевропейской тенденцией и объясняется двумя основными факторами — масштабностью миграционных потоков в течение последних нескольких десятилетий и высоким уровнем рождаемости в мусульманских семьях. По мнению ученого, численность мусульман в Европе, в том числе и во Франции, будет только расти, что предполагает необходимость выработки такой политической стратегии государства, которая позволит, с одной стороны, не обижать широкие слои мусульман, не дискриминировать их, а с другой стороны — противостоять распространению радикальных течений. Чокан Лаумулин, работающий в Кембриджском университете в Великобритании, видит привлекательность ислама в двух основных столпах его проповедей в современном мире — социальной справедливости и интернационализме. То есть, он удовлетворяет общественный спрос на интернационалистическую и социальную идеологию, какими в прошлом столетии являлись марксизм и анархизм, также имевшие широчайшее распространение. Для безработной молодежи из парижских предместий и небольших городков, представляющих собой этнические и социальные гетто, религия становится надеждой, дает смысл существования, а это, само по себе, очень значимо, особенно для людей, хронически находящихся в сложном социальном положении. Необходимость разрешения сложившейся во Франции ситуации в сфере межконфессиональных и межнациональных отношений понимают и интеллектуалы из числа мусульман. Так, один из лидеров Объединения мусульман Франции, председатель Координационного совета против расизма и исламофобии Абдельазиз Шаамби считает, что необходимо приспособить толкование и практику ислама к условиям жизни в принимающем французском обществе. Однако, при этом, по мнению общественного деятеля, необходимо сохранять верность религиозным принципам, не отказываясь от собственной веры, но и не оскорбляя представителей коренного населения.
В январе 2015 г. во Франции произошла серия террористических актов, вызванных публикацией карикатуры в сатирическом журнале Charlie Hebdo. 7 января 2015 г. в помещение редакционного офиса в Париже ворвались неизвестные, которые открыли огонь из огнестрельного оружия. В результате обстрела редакции погибло 12 человек, в том числе два сотрудника полиции. Как сообщили СМИ, на редакцию напали спустя несколько часов после появления в социальной сети «Твиттер» карикатуры на одного из лидеров «Исламского государства Ирака и Леванта» Абу Бакра аль-Багдади. 8 января неизвестный мужчина застрелил сотрудницу полиции в городе Монруж, а 9 января 32-летний африканец Амеди Кулибали, вооруженный автоматическим оружием, захватил магазин кошерных продуктов в Париже. Во время нападения на магазин погибло четыре человека. Нападавший взял в заложники 15 человек, однако к вечеру того же дня был ликвидирован спецподразделением французской полиции. Теракт против сатирического журнала провели братья Саид и Шериф Куаши — франко-алжирцы, родители которых прибыли во Францию из Алжира. Саид проходил подготовку в одном из лагерей фундаменталистов в Йемене, а Шериф занимался вербовкой добровольцев для участия в боевых действиях на стороне «Исламского государства» в Ираке и Сирии.
Однако и братья Куаши, и Амеди Кулибали — все же потомки мигрантов. Но в рядах радикальных организаций растет количество этнических французов, принявших ислам. По данным СМИ, на Ближнем Востоке сегодня воюет не менее 1100 французов. Премьер-министр Франции Мануэль Вальс в июне 2015 г. называл цифру в 1730 граждан Франции, сражающихся на стороне ИГ в Сирии и Ираке, причем подчеркнул, что 110 из них, по данным разведки, уже погибли во время боевых действий. Известно, что среди погибших есть и несовершеннолетние французы, бежавшие из своих семей на Ближний Восток. МВД Франции сообщает о том, что человеческие потери среди граждан Франции, воюющих на стороне ИГ, в 2015 г. существенно возросли по сравнению с предыдущим годом — это свидетельствует как об увеличении количества французов, воюющих в Сирии, так и о росте их количества непосредственно в боевых формированиях ИГ. В казни американского заложника Питера Кэссига и группы офицеров сирийских правительственных войск, по данным МВД Франции, участвовал и француз Максим Ошар. Двадцатидвухлетний житель Нормандии принял ислам уже в совершеннолетнем возрасте и добровольцем отправился в Сирию, где позже засветился в качестве палача одного из отрядов «ИГ». Девятнадцатилетний француз по имени Пьер в октябре 2013 г. тайно покинул отчий дом и отправился в Сирию — «чтобы помочь сирийцам и сирийкам», как он написал родителям в оставленной им записке. Вскоре Пьер, которого звали уже Абу Аль-Талха Фаранши, взорвался у военной базы в иракском городе Тикрите. Министр обороны Франции Жан Ив Дриан сообщил, что среди боевиков «Исламского государства» есть и бывшие военнослужащие французской армии — как лица арабо-мусульманского происхождения, так и французы, принявшие ислам в зрелом возрасте. По словам министра, речь идет о десятках человек, среди которых есть и выходцы из элитного спецподразделения французских вооруженных сил — полка парашютистов морской пехоты, а также бывшие бойцы Французского Иностранного Легиона. В одном из своих выступлений премьер-министр Франции Мануэль Вальс фактически расписался в слабой работе французских спецслужб. По словам премьера, контрразведке было известно лишь о половине из 800 граждан Франции, отправившихся в Сирию и Ирак. Глава французского правительства обратил внимание на недостаточные ресурсы спецслужб для наблюдения за столь многочисленным контингентом потенциальных боевиков-добровольцев, поскольку наблюдение за каждым из них может потребовать участия и двадцати оперативных работников.
Эскалация насилия на Ближнем Востоке и в Северной Африке после пресловутой «Арабской весны» способствовала многократному увеличению притока мусульманских мигрантов, прибывающих в Европу. Теперь это уже не трудовые мигранты, прибывавшие раньше в поисках работы и лучшей жизни, а вынужденные переселенцы и беженцы из воюющих Сирии, Ирака, Ливии, Йемена. Многие из них изначально не были настроены на эмиграцию в Европу, не собирались там жить, но война заставила их покинуть свои дома. Естественно, что беженцы рассматривают свое пребывание в Европе как временное и не намерены интегрироваться в европейское общество. Но не исключено, что им придется остаться в европейских странах на годы, а может быть — и на постоянное жительство. Один из важнейших вопросов, который беспокоит сегодня власти и спецслужбы европейских государств — вероятность присутствия среди почти миллионной массы беженцев и переселенцев потенциальных и действующих террористов и экстремистов. Ведь установить, имел ли конкретный человек причастность к радикальным организациям, а может быть и опыт участия в боевых действиях и террористических актах, практически невозможно. Это создает опасения, что боевики того же «ИГ» могут, под видом беженцев, проникать в европейские страны с целью совершения диверсий и террористических актов. Практика использования в качестве террористов женщин, подростков и детей не позволяет вычленять и более опасные группы среди прибывающих беженцев: всегда остается риск, что террористом окажется не молодой мужчина, а мать с несколькими детьми или тринадцатилетний подросток.
Вас заинтересует
Франция превратилась в мишень для исламских террористов
Олланд предлагает пересмотреть конституцию Франции ради борьбы с терроризмом
«Ночь терактов
Миграционная проблема Европы в свете французских событий: есть ли решение?
Угрозы в адрес Франции со стороны террористических группировок
