Дмитрий Тихоненков, харьковский адвокат, ведущий дело Сергея Юдаева, дело о теракте 22 февраля 2015 года, дело Юрия Апухтина и другие рассказал, почему стал заниматься подобными процессами, а также об отсутствии какой-либо помощи от правозащитных организаций.
— Дмитрий, прежде всего, расскажите, пожалуйста, были ли какие-то оправдательные приговоры по делам политзаключенных, например, по массовым беспорядкам в ХОГА 6 и 7 апреля 2014 года или каким-то другим делам?
— К сожалению, оправдательных приговоров практически не было. Был один действительно оправдательный приговор в отношении одного человека, но потом апелляция его отменила и вновь открыли уголовное производство.
— То есть, не было.
— Да. Есть такие дела, по которым действительно должны были вынести фактические оправдательные приговоры. Например, по делам луганских милиционеров, которые ехали на день рождения маленького ребенка, а в итоге их избили на блокпосту, подкинули тротил и только через сутки, без них, в машине в другом городе был проведен обыск. Нашли очень много интересного в не опечатанной машине, которая простояла сутки нараспашку. Обвинили луганчан в терроризме на основании каких—то найденных «доказательств». Потом оказалось, что «схема подключения детонаторов»- это схема подключения отопительного котла. Тротил изъяли 22 шашки, на экспертизе их почему-то оказалось 28.
Им с самого начала сказали: признайтесь, что вы террористы и мы вам оставим только хранение взрывчатых веществ и дадим три года условно. Они – милиционеры, посмотрели на этот беспредел и решили отказаться от предложения. Один из них сидел 8 месяцев, но по болезни удалось его выпустить под домашний арест. И это несмотря на то, что статья по терроризму не предполагает такой меры, это очень редкий случай, нонсенс, можно сказать. А по второму спустя пару лет прокуратура сама отказалась от обвинений и осталось только хранение, после чего мужчину тоже выпустили под домашний арест. Фактически, мы ведем это дело более 3 лет, по сути должен быть оправдательный приговор.
Судите сами. Тот же обыск машины, которую неизвестно кто, где и когда обыскивал. Без них, в другом городе… И это единственная доказательная база прокуратуры. Однако дело не окончено, оно тянется.
— Получается, никто не вышел на свободу исключительно с оправдательным приговором в руке. Или условно, или приходилось сидеть.
— Да. Более того, надо понимать, что одно время было много дел по 260 статье («Создание не предусмотренных законом военизированных или вооруженных формирований»). То есть, стоит человек на блокпосту, значит, он участник «террористической организации ДНР или ЛНР». И во всех обвинительных актах пишут, что существует такая организация, например, ДНР, которую создал там Гиркин, Губарев и т.д., что они там убивали, насиловали, грабили – и вот этого три страницы. Таких людей, которые стояли на блокпостах, набрали настолько много, что похоже не знали, что именно с ними делать. И пошла тема: человек сидит, предположим, полгода, ему говорят – если ты признаешь вину, мы тебе вместо части 5 делаем часть 2, чтобы без последствий и ты просто как бы там стоял, в итоге – условный срок и ты выходишь. Это делалось очень массово. Сидит человек в СИЗО, у него прописка, где-то в Краматорске. К подзащитному приезжает адвокат, организовывается пресс-конференция, на которой тот заявляет: «Каюсь, виновен», быстро выносится 3-5 лет условно и заключенный оказывается на свободе.
— Скажите, пожалуйста, а помогают ли вам в ваших процессах какие-то правозащитные организации?
— Есть некоторые организации, которые действительно участвуют в судьбах заключенных, но они все целенаправленные. То есть, им интересны права Майдана, людей, участвующих в антитеррористической операции…
— То есть, только с той стороны?
— Да, только с той. На самом деле, если они такие последовательные, то они должны защищать всех людей. Что касается ООН и ОБСЕ, то эти организации только проводят мониторинг и никуда не вмешиваются. Они могут прийти в СИЗО или на заседания послушать, записать что-то, но никаких действий не предпринимают. Как это все происходит – непонятно. Правда, ООН периодически дает отчеты и печатает их.
Я встречался с еврокомиссаром по одному из процессов, была беседа, я рассказал о ситуации, которая происходит. Он послушал меня и все, никаких действий в дальнейшем не было. Ни Европа, ни Россия в делах политзаключенных не участвует.
Я фактически веду все эти дела бесплатно. Мне никто не платит.
— По какой причине вы вообще взялись за эти процессы?
— Изначально, когда был Майдан в 2014 году, никто не говорил, что это конституционный процесс. Все говорили, что это революция достоинства. Если это революция – это не конституционный акт, фактически это силовой захват власти в рамках революции. Тогда горели здания, убивали людей, сейчас те активисты считаются героями. И когда тут, в Харькове, по этим же статям задерживают людей, где нет доказательств, люди невиновны… за это время меняется законодательство, увеличиваются сроки по этим статьям, по тем статьям, которые можно фактически применить к Майдану. Вводится нововведение, что по ряду статей «преступники» обязаны находится только под стражей, хотя на руках у обвинения может не быть никаких доказательств. И вот тогда, в тот момент, я понимал, что эти люди требуют защиты. Я понимал, что у родственников нет денег, никакой помощи от государства тоже нет. Это был мой моральный выбор, человеческий и я стал их защищать. Да, у меня была смутная надежда, что со временем какие-то правозащитные организации свяжутся с адвокатом, спросят, например, нужна ли какая-то помощь. Никто никакой помощи не предлагал, никто ничего не делал. Я занимаюсь делами политзаключенных самостоятельно вместе с несколькими неравнодушными коллегами.
— То есть, так же как в Киеве занимается Елена Лукаш?
— Да, но у нее все-таки какая-то материальная и финансовая база была. Она должности занимала. Это все же плюс. А я фактически в этих судах сижу сутками, и чтобы как-то заработать должен еще какими-то делами заниматься, которые мне будут приносить какой-то доход. У людей, которых я вызвался защищать бесплатно, я не могу попросить какие-то деньги за свою работу, потому что я им изначально сказал, что буду вести процессы просто так. А искать какие-то организации или частных лиц, которые смогли бы финансировать дела политзаключенных я не могу, у меня на это просто нет времени, как и пиариться на процессах тоже не хочется.
— Можно сказать, вы Дон Кихот своего времени, сражающийся с ветряными мельницами.
— Кто-то же должен это делать.
Источник
