Прима советской эстрады дала более пятисот концертов для блокандников, и в самый первый День победы ее наградили орденом Красной Звезды. Не за количество, а за подвиг. Эта молодая женщина выезжала на фронт сотни раз, а гитлеровцы охотились на любимые народом голоса не меньше, чем на разведчиков. Шульженко рисковала жизнью, чтобы петь для солдат.
]]>
Свой шлягер про синий платочек она долго исполняла в военной форме, пока истомившиеся по красоте и мирной жизни фронтовики осторожно не попросили ее надеть концертное платье. С тех пор Шульженко стала возить с собой чемодан, набитый нарядами. Во время бомбежек с воздуха она прижимала его к себе и кричала: «Только не в платья, фашистская сволочь! Только не в платья!» После войны Клавдия прослыла настоящей модницей. Любила жизнь в достатке и комфорт, но никогда не была капризной, брезгливой и слишкой нежной:
"Был случай: когда выступали на открытом стадионе, во время её пения внезапно хлынул ливень. К ней поспешили с зонтом. Она рукой и взглядом показала: «Стоп!» И продолжила своё выступление. А за ней следом пели «Песняры», им уже и неудобно было повести себя как-то иначе..." - из очерка "Сила искусства. Песня как дань народу, жизнь как бой, любовь как песня".
Существует легенда, как однажды песня Шульженко спасла целый класс детей, которые вместе с учительницей оказались на линии огня и засели в окопе. В дыму они не могли разобрать, где свои, а где чужие, и вдруг сквозь шум канонады зазвучал "Синий платочек". Учительница повела подопечных на голос и вывела к советским окопам. Кто-то до сих пор подвязывает синий платок на могиле Шульженко на Новодевичьем кладбище.
Однажды после выступления в военном госпитале, выходя из палаты, Клавдия услышала слабое и радостное: "Кунечка..." Так ее звал Иван Григорьев, гражданский муж, в которого она влюбилась еще семнадцатилетней девочкой. Долго жила у него и даже носила кольцо на безымянном пальце. Куня уехала. Раненый танкист Григорьев умер через шесть часов. Дома певицу Клавдию Шульженко встречал законный супруг и отец сына Игоря Владимир Коралли.
"Шульженко боги покарали: У всех мужья, у ней — Коралли"
Брак с ровесником Владимиром был творческим союзом. Владимир Коралли с настоящей фамилией Кемпер слыл отважным человеком, какой станет позже и сама Клавдия. Всю Гражданскую войну он выступал в селах и воинских эшелонах за краюху хлеба, бил чечетку и пел частушки, а когда Шульженко ворвалась в Харьков со своими концертами, он пел в театре эстрады. Познакомившись, молодые люди поняли, что вдвоем им лучше. Коралли сделал себе имя на эстрадной постановке "Карта Октября", а потом стал сотрудничать с оркестром Алексея Семенова, в котором раскрылся талант Клавдии. После долгих гастролей в 1935 году певица впервые записывается в студии и на грампластинках тиражирует свой талант для миллионов слушателей.
Клавдия Шульженко в 1930-е годы
Потом уже знаменитой певицей Клавдия узнает, что Коралли ей изменяет, народ сочиняет про нее заглавную эпиграмму, а она в пику мужу увлекается молодым композитором Ильей Жаком. Последний написал ей известную песню «Руки». Коралли устраивает громкие сцены ревности: то за обедом внезапно сорвет со стола скатерть с посудой, то порежет себя ножом... Жаку он сказал так:
«Я создал Шульженко как певицу и не позволю, чтобы ее кто-то взял и увел готовенькую!»
Прожив с Клавдией четверть века, он все-таки подал на развод, хотя позже признался, что без нее ему так же невыносимо, как с ней.
При разделе имущества Коралли обменял одну из четырех комнат в их квартире, и туда заселилась семья с маленьким ребенком. Эти люди Клавдию ненавидели. На тот момент ей было уже пятьдесят, она с ужасом звонила знакомым и жаловалось на свою жизнь: не подходила к плите десять лет, живу в коммуналке, как быть?
А кто-то тем временем по разным поводам посылал ей открытки из разных уголков Советского Союза: поздравить с Днем шахтера, например. И в конце всегда подпись: "Г.Е."...
Звезда из харьковских трущоб
На сцене Мариинского театра красивая хохлушка из тесного флигеля в Харькове впервые блеснула в свои двадцать два. Это папина заслуга: обладатель грудного баритона и сам любитель петь, он с раннего возраста своей голосистой девочки устраивал её дворовые концерты. Прямо так, на стульях и ведрах, лишь бы люди слышали его даровитую Клавдию, а та полюбила пение и перестала грезить о театре.
«Родители, заметив мои музыкальные способности, определили меня к профессору Харьковской консерватории Никите Леонтьевичу Чемизову, удивительному педагогу и добрейшему человеку. Он занимался со мной нотной грамотой и исподволь обучал пению. «Ты счастливая, — говорил он, — у тебя голос поставлен от природы, тебе нужно только развивать и совершенствовать его».
Лестно-пошлым сравнением с королевой французского шансона Эдит Пиаф удостаивались многие наши артистки: и универсалка Майя Булгакова, и новаторша Эдита Пьеха, которая первой сняла микрофон со стойки, и грузинка Тамара Гвердцители, и современное молодое даровение Пелагея... Так называли и Клавдию Шульженко, хотя роскошных вокальных данных она имела. С самого начала её песни любили за живые интонации и душевность. Как Пиаф, Шульженско только страдала внезапными провалами в памяти. Дело было не в переборе с лекарствами, как у французской шансонье, а в возрасте. На своем юбилейном концерте в 1976 году она забыла слова одной из самых популярных песен - «Три вальса». Клавдия испугалась, начала импровизировать... слова вспомнились и песня была допета, но больше «Три вальса» она не исполняла никогда.
Несмотря на все трудности жизни, хохлушка Шульженко всегда была гордой птицей. В 1953 году она отказалась выступать перед Сталиным.
- По Конституции я тоже имею право на отдых, — бросила она генеральскому адъютанту. От последствий этого выпада ее спасла только смерть Сталина.
Шульженко не прельщала роль придворной прикормленной певицы, и отношения с сильными мира сего у нее складывались неважно - со всеми, кроме земляка Брежнева, который всегда приветствовал её словами: «О, здравствуй, хохлушка!»
Не дружила звезда советской эстрады даже с признанной тираншей, тогдашним министром культуры Екатериной Фурцевой. Как-то раз Клавдия Ивановна просидела в ее приемной час, а её все не могли принять. Тогда она вошла в кабинет и заявила Фурцевой: - Мадам, вы плохо воспитаны, — и хлопнула дверью.
Фурцева таких вещей не спускала, эти слова запомнились ей на всю жизнь. На одном из концертов Шульженко она демонстративно встала и вышла из зала, а несколько лет спустя на просьбу Клавдии Ивановны улучшить жилищные условия она ответила: «Скромнее надо быть. Таких, как вы, у нас много».
Условия у Клавдии Ивановны и правда были не самые лучшие. Народная артистка привыкла к роскоши, к свежей клубнике на столе, а тут пенсия в двести семьдесят рублей. Шульженко распродавала свои драгоценности и антиквариат. Когда в 1984 году она в последний раз отправлялась в Клиническую больницу, из ценных вещей дома остался только диван красного дерева и рояль Шостаковича, который тот проиграл в карты.
Выживать Шульженко помогали молодые артисты. Она не брала денег, но принимала подарки. От Кикабидзе - качественную косметику, а краситься леди во все и на все времена считала своим долгом. Кобзон подарил ей плед.
Как все старушки, Клавдия Ивановна очень ценила внимание и любила рассказывать свои истории. С ней общались тогда еще молодые певицы Пьеха и Пугачева. Алла Борисовна иногда незаметно оставляла Клавдии Ивановне деньги под салфеткой на кухне, а потом слушала жалобы Шульженко на плохую память: вот, мол, уже не помню, куда деньги кладу...
Связался чёрт с младенцем
Таинственный Г.Е. объявился в 1956 году. Вернее, его объявили. Подруги старались вывести Шульженко из тяжелого эмоционального состояния и разыскали адрес Георгия Епифанова.
Жорж влюбился в свою Клаву по голосу в 1940 году, за год до войны. Оканчивая киноинститут, купил патефон, стал собирать пластинки и однажды услышал "Челиту". Все как в кино. С тех пор он постоянно узнавал в музыкальных магазинах, не появилась ли новая пластинка Клавдии Шульженко. Продавцы узнавали его в лицо. На войне он трудился военным корреспондентом. От пуль никогда не прятался, и его часто спрашивали: «Жора, куда ты все время лезешь?». Он смеялся: «Меня не убьют! Я люблю такую потрясающую женщину…»
Со своими письмами он был так настойчив, что это нравилось даже мужу Шульженко Коралли, и он наказал их беречь. Кинооператор был моложе эстрадной примадонны на двенадцать лет. Когда они наконец встретились, Клавдия сказала:
— Сейчас я вам что-то покажу, — и достала пачку писем. — Узнаете? Отовсюду, даже из Арктики и Каракумов — и где вы только там почтовый ящик нашли? Ну, вот что, Жорж. Вы уже или уходите, или оставайтесь. Жорж остался.
"Мы стали супругами пред Богом и людьми, - вспоминал он. - Я никак не мог поверить в свое счастье, мне всегда казалось, что это сказочный сон. С ней я узнал, что такое рай. Природа создала её существом удивительным, неповторимым. Инопланетянка!"
Позже разошлась и эта пара. На целых десять лет, но однажды Клавдия Ивановна снова увидела его в первом ряду на своем концерте и со сцены сказала: «Жорж, прости меня. Возвращайся, мне без тебя так одиноко».
Они были счастливы до семнадцатого июня 1984 года, когда народной артистки не стало.
Клавдия сказала как-то своему концертмейстеру, что стала эпохой в советской культуре. Он ответил ей, что только народ может судить об этом. «Народ может и забыть», – сказала она. Но народ не забыл. Харьковчане по сей день чтят память бесстрашной певицы, в ее честь открыт музей и каждый год проводятся «Шульженковские» фестивали.
