Асимметричный ответ, или Стратегия Китая в глобальном мире.

Соперничество в не соперничестве и есть самое искусное соперничество.

Тот, кто искусен в делах войны и держит в покорности мир, не захватывает города…

Он создает себе пространство, в котором нет противоборства, – и не более того.

Цзе Сюань. Военный канон в ста главах

По заветам «Сунь Цзы» и Мао

Традиционная и самая распространенная ошибка прогнозирования в области социально-исторических наук – это экстраполяция имеющихся тенденций развития в рамках существующей общей системы отношений. При этом возможность слома или кардинального изменения этой самой системы (например, полного исчезновения каких-то ее компонентов или изменения законов ее функционирования) остается как бы за скобками. Об этом я писал в 1986 г. в диссертации, посвященной различным методикам прогнозирования международных отношений. Впрочем, тогда, в позднем СССР, предположить возможность полного исчезновения Советского Союза с карты мира было затруднительно не только по ментальным, но и по политическим соображениям… Поэтому прогноз развития советско-китайских отношений на период до 2000 г., присутствующий в диссертации в качестве приложения, получился несколько односторонним (что, однако, не слишком умаляет его действенность в отношении развития Китая – я недавно специально его перечитывал).

Сегодня утверждения о том, что мир находится в процессе своего кардинального изменения или, говоря более научным слогом, в точке бифуркации, стали чуть ли не общим местом. Меняется сама глобальная система отношений, начиная с геополитики и заканчивая геоэкономикой (которая, по мнению, например, известного российского философа А. Неклессы сегодня во все большей степени определяет модель мира). Однако при этом сама академическая наука в области международных отношений по большей части продолжает находиться в плену прежних представлений, парадигм и контекстов.

Вышесказанное на самом деле касается не столько российской, сколько американской академической науки (и американского политического и внешнеполитического эстеблишмента), и прежде всего этот подход проявляется по отношению к Китаю.

Китай рассматривается сегодня в США как ключевой игрок на международной арене, от отношения с которым зависит будущее всего мира. Именно американо-китайские отношения являются принципиальной проблемой современного мира и, по словам Госсекретаря США Джона Керри, сказанным в начале ноября 2014 г. накануне поездки Обамы в Пекин на саммит, именно они «будут определять образ XXI века». Ему вторит и советник по национальной безопасности Сьюзен Райс, которая после своего визита в Пекин в сентябре 2014 г. не перестает говорить и писать о том, что «большинство глобальных проблем XXI в. невозможно эффективно решить без совместной работы США и Китая».

И это не только признание того факта, что Китай является второй экономикой мира (по некоторым подсчетам – уже первой, по крайней мере в области производства). Это отражение господствующих сегодня в Вашингтоне представлений о том, что судьба США и мира в целом зависит в конечном счете от того, удастся ли наладить нормальные партнерские отношения с Китаем. США и Китай в конечном счете либо утонут вместе, либо вместе выплывут (а с ними – и большая часть остального мира). Либо две державы сумеют наладить отношения – и тогда все будет хорошо, либо не сумеют – и тогда выплывать будет трудно всем.

В этом есть своя логика, однако, как подчеркивают некоторые независимые исследователи, в ней есть один существенный недостаток – она предполагает, что страны, не принадлежащие к западному миру, как сегодня, так и в прошлом, могут выбрать лишь одну стратегию из двух: они могут либо ассимилироваться в существующий международный порядок, установленный в свое время, либо бросить ему вызов (такой взгляд касается не только Китая и России, но и других развивающихся держав). В результате китайская политика Вашингтона нацелена на всемерное поощрение первого варианта (насколько это возможно) при одновременной подготовке к тому, чтобы ограничить ущерб для США в случае, если Китай выберет вариант второй (то же самое относится и к России). Именно такая логика лежит в основе американской внешней политики ограничения Китая на протяжении последних двух десятилетий.

В статье, опубликованной в журнале «The National interest» еще в 2007 г., американские независимые исследователи Наазнин Барма, Эли Ратнер и Стивен Вебер подчеркивали, что такая «ментальная карта» (и основанные на ней академические теории) не соответствует действительности. Развивающиеся страны и, в частности, Китай, вероятнее всего, не будут ни бросать вызов, ни ассимилироваться в руководимый Соединенными Штатами мировой порядок, поскольку им не выгодны ни тот, ни другой вариант. Либеральная система в целом не соответствует интересам Китая, однако вступать в драку с богатейшей и самой мощной страной мира Пекину тоже невыгодно. И рассматривать Китай как страну, загнанную в угол и вынужденную выбирать между двумя одинаково непривлекательными вариантами, означает абсолютизировать существующие академические теории и, что еще хуже, неверно истолковывать поведение не только Китая, но и других развивающихся стран.

От себя добавлю также, что такое восприятие китайской стратегии в мире находится также в отрыве от китайских традиционных стратегических установок, восходящих еще ко временам «Сунь Цзы» и других военных трактатов древности, влияние которых на поведение как рядовых китайцев, так и руководства страны и сегодня остается значительным. В соответствии с древними военными канонами, всегда подчеркивавшими преимущество обходных маневров и умение побеждать, не вступая в открытую конфронтацию с соперником, Китай предпочитает «обходить» существующий международный порядок, выстраивая «мир без Запада». И вовлекая в этот мир все большее число развивающихся стран, которых не устраивает существующее положение вещей (а таковых, похоже, становится все больше).

К этому можно добавить и известную теорию «трех миров» Мао Цзэдуна и Дэн Сяопина, и сегодня являющуюся основой (при всех коррективах, связанных с изменением международной обстановки) китайских внешнеполитических концепций. В соответствии с ней Китай (в отличие от стран Запада) принадлежит к третьему миру – к развивающимся странам, причем является их естественным лидером. И нынешнее положение, при котором Китай, как любят подчеркивать в Пекине, является «локомотивом» мировой экономики, данную ситуацию не меняет, а лишь «развивает».

В этих условиях КНР, стараясь не допускать открытой конфронтации с США и западными странами, выстраивает свой собственный мир, параллельный существующему, мир, основанный не столько на геополитике, сколько на геоэкономике (как уже говорилось выше, именно она сегодня определяет развитие мира). И именно это диктует, на мой взгляд, основные параметры и шаги Пекина на мировой арене.

«Пекинский консенсус»

Однако прежде чем перейти к политике внешней, стоит сказать о политике внутренней. Дело в том, что самим своим существованием Китай доказывает всему миру возможность альтернативного западному пути развития, причем сразу по двум позициям – в области социально-политического строительства и в области непосредственно экономики.

Можно по-разному называть ту общественно-политическую модель, которая создана в современном Китае (социализм с китайской спецификой, госкапитализм, авторитарный режим и т.п.). Однако нельзя не признать, что эта модель, получившаяся путем реформирования, «осовременивания» существовавшей ранее так называемой «советской модели» с использованием собственно китайских традиций государственного и общественного строительства – принципиально отличается от сложившихся на Западе стереотипов.

В области политики за прошедшие с начала реформ Дэн Сяопина 35 лет при сохранении системы одной правящей партии (продолжающей называть себя коммунистической) удалось создать (в том числе методом проб и ошибок) достаточно стабильную структуру управления страной. Она не свободна от недостатков (наиболее серьезным из которых считается высокий уровень коррупции), но способна обеспечивать стабильность руководства, его сменяемость на регулярной основе, коллективность и даже демократичность (путем развития так называемой внутрипартийной демократии). При этом усилия руководителей КНР двух последних «созывов» или, другими словами, четвертого и пятого поколений направлены на ликвидацию неравенства в обществе (преодоление «трех разрывов» – между теми, кто разбогател в результате реформ, и теми, кто не смог этого сделать; между богатыми и бедными провинциями; между городом и деревней) и достижение не только всеобщей «средней зажиточности» («сяокан»), но и «социальной гармонии» («шэхуэй хэсэ»), провозглашенной в середине правления Ху Цзиньтао одной из основных целей внутриполитического развития страны. И нынешнее руководство Китая продолжает работу в этом направлении – именно на это, на мой взгляд, направлены в первую очередь решения ноябрьского Пленума ЦК 2013 года и весенней сессии ВСНП 2014 года.

Что же касается экономической составляющей того феномена, который именуется «китайским чудом», то здесь тоже прежде всего стоит подчеркнуть тот факт, что оно достигнуто вопреки сложившемуся в 90-е гг. стереотипу тех мер, которые необходимы, по мнению идеологов либерализма, для успешного перехода стран бывшего лагеря социализма или развивающихся стран в разряд «развитых», т.е. вопреки тому, что было тогда же названо «вашингтонским консенсусом», т.е. вопреки рекомендациям Международного валютного фонда и других подобных структур, которые (увы, не могу не отметить) продолжают и по сей день строго исполняться в России либеральным блоком правительства.

В отличие от России, в Китае (во многом благодаря усилиям непосредственно Дэн Сяопина, по праву считающегося «архитектором китайских реформ») предпочли, вопреки расхожему мнению, «опору на собственные силы». И даже, как пишет А. Салицкий в статье «Потенциал авторитаризма», в середине 1980-х отказались от гигантского кредита МБРР (200 млрд долларов), условия которого сужали экономический суверенитет страны и ее международную специализацию.

Успешный опыт реформ и экономического развития КНР, позволившего за 35 лет превратить страну в крупнейшую экономику мира и одновременно заметно поднять благосостояние населения (при всех различиях в конкретном уровне этого благосостояния), заставил экспертов в середине первого десятилетия нашего века, с легкой руки Джошуа Рамо, которому и принадлежит этот термин, заговорить о «пекинском консенсусе», идущем на смену «вашингтонскому». Мне тоже приходилось писать на эту тему, однако, на мой взгляд, наиболее полно суть того, что понимается под этим термином, изложена в многочисленных статьях А. Салицкого.

Много написано и о том, что китайский опыт уникален и с трудом может использоваться в других странах, в том числе вышеупомянутым автором, с которым я, при всем моем к нему уважении, в данном пункте позволю себе не согласиться. Да, некоторые моменты (наличие многочисленной китайской диаспоры в мире, своеобразная политическая ситуация на момент начала реформ, наличие большого количества дешевой рабочей силы, возможность использовать близость и опыт развития Гонконга и Тайваня, а также опыт существовавших до революции в Китае сеттльментов, пригодившийся в ходе создания так называемых «свободных зон») действительно являются уникальными. Однако в целом очень многие аспекты китайского опыта развития экономики, на мой взгляд, могут (и должны) использоваться в других странах, в том числе в России. И замечу, уже используются во многих странах Юго-Восточной Азии (например, во Вьетнаме).

Что в данном случае имеется в виду? Прежде всего, это стремление к всемерной локализации промышленного производства (в качестве одного из компонентов опоры на собственные силы). В КНР это формулировалось как создание «относительно целостной системы промышленности». В отличие от подавляющего большинства развивающихся стран, которые в глобальном разделении труда специализируются почти исключительно на трудоемких звеньях (для них это зачастую остается единственным способом внешнеэкономической специализации), Китай, участвуя в этих цепочках, старается замкнуть их на себя, упорно проводя политику повышения доли добавленной на территории страны стоимости в цене экспортных (и потребляемых в Китае импортных) товаров (сегодня по тому же пути пытается идти АСЕАН). И с началом нового века преимущественная специализация китайской промышленности на трудоемкой продукции (при сохраняющейся социальной важности массива малых сельских предприятий, образовавшихся в ходе крупномасштабной мануфактуризации деревни в годы реформ) постепенно уходит в прошлое.

Кроме того, комплексная промышленная структура в сочетании с масштабом хозяйства и внешней торговли, а также энергичной экспансией китайских корпораций за рубеж позволила избежать зависимого положения в мировом хозяйстве (другими словами, если зависимость от промышленно развитых стран и их ТНК и существует, то она является асимметричной). Не менее важно и то, что крупная промышленность КНР является мощным генератором платежеспособного спроса на разного рода новации, с одной стороны, и средством их массового тиражирования – с другой. Кстати, как подчеркивается в вышеупомянутой статье, с переходом на «постиндустриальный» этап разрыв в сфере услуг (в том числе информационных) преодолевается в более короткие сроки, чем отставание в промышленности.

Еще один важный момент – хотя Китай и является крупнейшим мировым изготовителем промышленной продукции, а также ее экспортером, его зависимость от экспорта на порядок ниже, чем у соседних стран (в том числе и в силу масштаба экономики). Китаю удается наращивать свое присутствие в мировой экономике одновременно с ослаблением зависимости от нее. В частности, несмотря на повышение курса юаня к доллару в 2005 – 2012 гг. на 30%, КНР тогда же значительно увеличила свой вес в мировой торговле, что говорит о том, что конкурентоспособность китайской промышленности опирается не только на ценовые, но и на другие факторы, включая системность и скоординированность местной промышленной структуры. Китайский опыт, как подчеркивается в той же статье, доказывает, что можно сочетать комплексную, полноотраслевую индустриализацию с использованием на внешнем рынке сравнительных преимуществ в целом ряде отраслей, т.е. сочетать Д. Рикардо и И. Фихте «в одном флаконе» гигантского хозяйства.

Еще одна важная черта китайского пути развития – очень большая доля накопления в ВВП страны и увлечение в первое десятилетие нынешнего века масштабными инфраструктурными проектами (строительство дорог, в том числе высокоскоростных железных дорог, строительство жилья и т.п.) После смены руководства в 2012 г. эта политика стала подвергаться критике, однако нельзя не признать, что она позволила несколько преодолеть разрывы в развитии различных регионов страны и консолидировала внутренний рынок (способствуя одновременно его росту и уменьшению зависимости от экспорта), позволила повысить мобильность рабочей силы и, выявив сравнительные преимущества регионов, оптимизировать размещение производительных сил, а также улучшить экологическую ситуацию на наиболее густонаселенных территориях.

Кроме того, в ходе этого строительства Китай, «заняв денег у населения», смог значительно увеличить «глубину» своей экономики, которая теперь качественно превосходит экономику сравнимых с ней по масштабам соседних крупных стран – Индии и Индонезии – по уровню «жесткой инфраструктуры», что дает КНР не только серьезный запас прочности, но и опыт воплощения в жизнь крупных инфраструктурных проектов, который сегодня используется для экспансии за рубеж (те же высокоскоростные железные дороги Китай строит уже по всему миру, включая Европу, поскольку обладает собственной технологией их дешевого и качественного строительства).

И, наконец, инфраструктурное строительство, как показал китайский опыт, может служить важным рычагом преодоления последствий кризисных явлений в хозяйстве, ликвидации «провалов рынка», стимулирования активности частного капитала и т.п., при условии подчинения финансового (банковского) сектора интересам развития реальной экономики, при сохранении (а еще лучше, удешевлении) доступного, в том числе долгосрочного, кредита.

Опыт функционирования финансового сектора в Китае, на мой взгляд, вообще является очень поучительным для России, особенно в свете последних событий. И прежде всего в том, что касается валютного регулирования.

Думаю, что любой китаист, заставший 90-е гг., особенно их первую половину – годы активного участия китайцев в скупке остатков советского наследия – так или иначе (в качестве переводчика или в качестве начинающего бизнесмена) принимал в этом процессе посильное участие. Эти люди помнят, что китайцам ничего нельзя было продать за валюту, поскольку для того, чтобы купить что-то за валюту (и обменять на нее юани), китайским бизнесменам необходимо было иметь соответствующее разрешение, которое тогда получить было практически невозможно – если хочешь что-нибудь продать в Китай, ты должен продавать за юани, покупая на них что-то внутри Китая (фактически бартер). Отсюда и существовавшее в те годы засилье в нашей стране дешевых и некачественных китайских товаров (качественные тогда в Китае производить еще не слишком умели).

Сегодня эти положения («гуйдин») уже не являются такими жесткими, однако для конвертации юаней в валюту, насколько я знаю, по-прежнему необходимо специальное разрешение (хотя бы на уровне провинциального Отдела по внешнеэкономической деятельности). И, в любом случае, для фирм необходимо наличие контракта, а для граждан – наличие документов, подтверждающих необходимость этой конвертации (виза, билет и т.д.). Понятно, что это не только пресекает возможность спекуляций на валютном рынке, но и, вкупе с жестким таможенным регулированием (всемерным поощрением экспорта и ограничением импорта – импортные пошлины на ряд товаров, в частности, на легковые автомобили, одно время были на уровне 100%), способствует развитию собственного производства. И, замечу, совсем не мешает Пекину становиться членом ВТО и интегрироваться в мировую экономику, сохраняя при этом финансовую самостоятельность (в отличие от тех стран, которые согласились на преждевременную полную конвертацию собственной валюты, закрепляющую их зависимое положение в мировой экономике и делающую их жертвами различных «кризисов» и финансовых схем). А теперь появилась возможность еще и строить собственную международную финансовую систему, основанную на превращении юаня в интернациональную валюту (соглашения о расширении сферы торговли за юани заключаются Пекином ежегодно со все большим числом самых разных стран, включая Великобританию – соглашение о постепенном переходе в расчетах с Великобританией на юани и фунты стерлингов и об открытии в Лондоне банковского центра юаневых расчетов было обнародовано в ходе визита Ли Кэцяна в Лондон в июне 2014 года). Кстати, Центробанк Китая непосредственно подчинен правительству.

Возрождение Шёлкового пути

Возвращаясь от внутренней политики к внешней (которая, как подчеркивал В.И. Ленин, является ее продолжением), начну, пожалуй, с самого широкомасштабного и столь же широко пропагандируемого нынешним поколением китайских руководителей проекта – «Новый шелковый путь». Это проект, который, наряду с «китайской мечтой», предназначенной не только для внутреннего употребления, но и для всего мира, является, по-видимому, главным направлением во внешнеполитической деятельности Пекина и продвигается на уровне высших китайских руководителей (в том числе лично Си Цзиньпином).

По поводу «Нового шелкового пути» написано уже много, однако суть его, на мой взгляд, в том, чтобы создать надежные альтернативы существующему сегодня морскому пути, связывающему Китай со всем остальным миром через проливы в Южно-Китайском море, уязвимость которых в случае серьезных международных конфликтов общеизвестна. И создавать эти альтернативные пути Пекин начал задолго до обнародования нынешнего проекта.

Начав с инвестиций в инфраструктуру внутри страны, Китай сегодня переходит к столь же масштабным инвестициям в инфраструктуру по всему миру, прежде всего в Евразии. И тратит на это – строительство дорог, как шоссейных, так и железных, портов, аэропортов, городской инфраструктуры, энергетических объектов – трубопроводов и т.д. – огромные средства (больше всех в мире). А помимо этого – модернизирует флот, переходя к созданию океанского флота, способного обеспечить присутствие Китая в любом уголке мира (эта задача была выдвинута еще прежним руководством в лице Ху Цзиньтао в Отчетном докладе на XVIII съезде КПК). Уже сегодня китайская группировка в Аденском заливе, как утверждают специалисты, является самой крупной. Задача – «оборона дальних морей» (как это формулируется в китайских документах) и постоянное сопровождение китайских торговых судов. Цель всего этого – обеспечить нынешнему Китаю надежную (и многоканальную) связь с остальным миром, способную функционировать даже в случае обострения конфликтов в мире и попыток США или кого-нибудь другого контролировать проливы и коммуникации на подступах к Китаю или где-то еще. И в этом плане важность для КНР России и центрально-азиатских стран – достаточно велика. Но не исключительна – не стоит обольщаться.

Упомяну некоторые из других звеньев этой стратегии по созданию обходных и альтернативных путей.

«Нить жемчуга» – система трубопроводов и опорных пунктов в Юго-Восточной Азии, призванная компенсировать вышеуказанные риски нарушения коммуникаций в Южно-Китайском море. Она включает в себя порты на морском побережье Бирмы (не менее пяти) плюс трубопроводы и шоссейные дороги от них в провинцию Юньнань на юге Китая.

Строительство крупного контейнерного порта в Читтагонге (Бангладеш).

Расширение и развитие глубоководного порта Гвадар в Пакистане (недалеко от Ирана), построенного в 2002 – 2005 гг. (открыт весной 2007 г.) при содействии Китая и находящегося в его управлении. По сведениям, здесь планируется также создать военно-морскую базу Китая.

Порт Хамбантота на южном побережье Шри-Ланки, построенный в 2010 г. и обошедшийся Китаю в 6 млрд долларов (чтобы заполучить его, китайцы также предоставили Шри-Ланке несколько больших кредитов). Планируется и создание военно-морской базы на Мальдивских островах (в противовес американской базе на острове Диего-Гарсиа).

Отдельно нужно отметить развитие отношений КНР с Непалом, где после революции 2008 г., приведшей к низложению проиндийски настроенного короля, к власти пришли коммунисты маоистского толка. Результатом стало формирование прокитайски настроенного правительства и начало строительства железной дороги через Тибет в Китай (на соединение с той, что уже проложена от восточных провинций Китая до Лхасы).

И, разумеется, казахстанская нефть, туркменский газ, афганская медь – все это (и многое другое, что может понадобиться мировой фабрике) соединяется нефтепроводами, автомобильными и железными дорогами не только через Синьцзян с самим Китаем, но и с тем же портом Гвадар в Пакистане. Планируется строительство газопровода из Ирана в Китай через территорию Туркменистана, Узбекистана и Казахстана. Еще один газопровод должен пройти из Ирана в Китай через Афганистан. Есть планы строительства нефтепровода из России в Индию через Китай. При этом все эти проекты предполагают создание «экономического пояса шелкового пути», т.е. развитие прилегающих территорий.

Не будем забывать и о планах развития так называемого Северного морского шелкового пути через российскую Арктику, а также трансазиатской магистрали по территории России, в которых Китай также намерен принять участие.

Это все – не просто дублирование и диверсификация коммуникаций на случай конфликта с США. Это реальное воссоздание сети древних торговых путей, связывавших Китай (производивший в то время, по некоторым подсчетам, до трети мирового валового продукта) с Европой и другими странами мира (Персия, Согдея, Египет и т.п.)[23]. Здесь же и персидский залив, и страны Африки, которые поставляют в Китай уголь и газ и которым за последние 10 лет КНР предоставила огромные кредиты на строительство инфраструктуры (по объему вложений в страны Африки с Китаем может отчасти конкурировать лишь Индия). А дальше – страны Латинской Америки, где присутствие Китая также ощущается все больше и больше. 23 декабря 2014 г. объявлено о начале очередной стройки века – трансокеанского канала в Никарагуа, который обойдется Китаю в 50 млрд долларов, но во многом заменит существующий сегодня Панамский канал, находящийся в собственности и под контролем США. Канал предполагается построить за 5 лет, он будет глубже и шире Панамского и в течение 50 лет после постройки будет находиться в концессии у китайцев…

Европейское наступление Пекина

Конечной точкой «Нового шёлкового пути» принято считать Европу (ещё не так давно в качестве таковой называли Дюссельдорф в Германии — конечную точку железнодорожной магистрали Чунцин — Синьцзян — Европа, теперь — после визита Ли Кэцяна в октябре 2014 г. — Италию).

У отношений Европы с Китаем — долгая история, включающая в себя и довольно мрачные страницы (в середине и конце XIX — начале ХХ вв.), которые китайцы отнюдь не склонны забывать. На современном этапе отношения также развивались по-разному — были и санкции (некоторые, введённые в связи с событиями на площади Тяньаньмэнь в 1989 г., не отменены до сих пор), и торговые войны (последняя — в связи с поставками в страны ЕС китайских солнечных батарей — имела место в 2013 г.), и серьёзное охлаждение отношений, пик которого, как мне кажется, пришёлся на вторую половину первого десятилетия нашего века. Однако при всём при этом Европейский союз как объединение стран являлся крупнейшим торгово-экономическим партнёром КНР и остаётся им до сих пор — и по объёму взаимной торговли (по итогам 2013 г. — 560 млрд долларов против 520 млрд у США, находящихся на втором месте, и стран АСЕАН — 443 млрд), и по объёму взаимных инвестиций. Причём характерно, что сегодня Китай не только продаёт в европейские страны больше продукции, чем покупает, но и с 2013 г. инвестирует в Европу больше, чем европейцы — в Китай.

Тем не менее одно время казалось, что переживающая серьёзный кризис не только экономики, но и субъектной идентичности Европа становится для Китая всё менее интересной. Делегации ЕС и отдельных европейских стран всё чаще (особенно после экономического кризиса 2008 г., затронувшего страны ЕС, пожалуй, в наибольшей степени) выступали в Пекине в роли просителей экономической помощи (не переставая, впрочем, поучать китайцев по поводу прав человека и ситуации в Синьцзяне и Тибете), в то время как Китай в результате того же мирового экономического кризиса упрочил своё положение, окончательно превратился во вторую сверхдержаву и начал осознавать себя именно в этом качестве. Новое соотношение сил особенно ярко проявилось в ходе торговых споров лета 2013 г., которые закончились, по сути, победой Китая.

Тем не менее с весны 2014 г. мы наблюдаем фактически новый этап китайско-европейских отношений, что вполне можно назвать европейским наступлением Пекина, которое также согласуется с советами древних военных канонов. Китайские политологи, комментируя состоявшиеся весной и в начале лета визиты в Европу председателя КНР Си Цзиньпина и премьера Госсовета Ли Кэцяна, говорили о том, что европейское наступление КНР является стратегическим решением, предпринятым в ответ на активизацию политики и присутствия США в Восточной и Юго-Восточной Азии, направленную на стратегическое сдерживание и изоляцию Китая в торгово-экономической сфере. «Если США идут на восток, то Китай должен идти на запад», чтобы предотвратить «осаду» со стороны США».

В целом с декабря 2013 г. по начало июля 2014 г. по линии КНР — ЕС состоялось более десятка визитов и встреч на высшем уровне. В Пекине побывали премьер-министр Великобритании, президент Франции, премьер-министр Италии, канцлер и вице-канцлер Германии, президент Португалии, президент Болгарии, премьер-министр Венгрии, президент Хорватии и др. Высшие руководители КНР, в свою очередь, трижды посетили Европу (китайские комментаторы упоминают также поездку члена ПК Политбюро ЦК КПК Лю Юньшаня, состоявшуюся незадолго до визита Ли Кэцяна).

Асимметричный ответ, или Стратегия Китая в глобальном мире. Часть 1Асимметричный ответ, или Стратегия Китая в глобальном мире. Часть 1

Наиболее знаковым, разумеется, был визит высшего руководителя КНР в марте 2014 г. Для поездки были выбраны Германия — основной партнёр КНР в Европе (на Германию приходится треть китайско-европейской торговли), Франция — традиционный партнёр, с которым Китай и китайцев связывает давняя и в последнее время очень непростая история отношений (Франция была первой западной страной, 50 лет назад установившей отношения с коммунистическим Китаем), Бельгия (где расположена штаб-квартира ЕС), а также Голландия, имеющая давнюю историю отношений с Китаем и второй после Германии объём двусторонней торговли с КНР. Особую пикантность визиту придавало то, что обычно отношения с Европейским союзом в Пекине находятся в компетенции премьер-министра страны, а не председателя КНР (и по совместительству Генсека КПК).

Впрочем, для визита существовал и формальный повод — участие в саммите по ядерной безопасности в Гааге, где Си Цзиньпин провёл серию встреч с лидерами различных стран, в том числе с приехавшим на саммит в Европу президентом США Обамой (супруга которого в это время вместе с детьми путешествовала по Китаю).

Комментируя визит, китайские эксперты в области международных отношений подчёркивали те изменения в отношениях двух сторон, которые, по их мнению, свидетельствуют о том, что они вышли на новый уровень. Это, во-первых, переход от торговли к взаимным инвестициям, активизация стратегического диалога, а также желание Китая привлечь европейские страны к своим проектам «Нового шёлкового пути». Во время визита Си Цзиньпин представил в Европе «новую концепцию партнёрства», которая, подчёркивая разницу между китайской и европейской цивилизациями, указывает на то, что именно это обеспечивает взаимодополняемость сторон и является основой для взаимного уважения различного выбора пути развития. Тем не менее в ходе визита специально подчёркивалось, что Китай рассматривает сотрудничество с Европой как часть общего евразийского сотрудничества в рамках создания «экономического пояса» Шёлкового пути. И это новый момент в китайской политике по отношению к странам ЕС, нашедший отражение и в «Совместном заявлении об углублении китайско-европейских отношений всестороннего стратегического партнёрства на базе взаимной выгоды и обоюдного выигрыша», опубликованном во время визита Си Цзиньпина в штаб-квартиру Европейского союза.

Вслед за этим премьер Ли Кэцян, посетивший в июне Великобританию и Грецию, установил, как подчёркивали китайские комментаторы, «рекорд» по количеству и качеству подписанных соглашений. В частности, с Великобританией были подписаны соглашения о сотрудничестве в области атомной энергетики (несмотря на то, что контакты в этой области по-прежнему ограничиваются санкциями) и в строительстве высокоскоростных железных дорог (последнее означает, что китайские технологии, многократно опробованные внутри страны, оказались уже востребованы и в самых развитых странах Европы), а также соглашение о постепенном переходе в расчётах с Великобританией на юани и фунты стерлингов и об открытии в Лондоне банковского центра юаневых расчётов. Учитывая тот факт, что Лондон является одним из мировых финансовых центров, значение этого трудно переоценить. Помимо того, китайцам удалось договориться с Лондоном по поводу определённого облегчения визового режима для граждан КНР — последние смогут использовать для поездок в Великобританию ирландские и шенгенские визы, и это несмотря на то, что Лондон, как известно, крайне жёстко подходит к данным вопросам.

Во время визита в Грецию основное внимание было уделено порту Пирей, которым китайская компания контейнерных перевозок COSCO управляет на правах аренды на 35 лет по договору, заключённому в 2009 г. Китайцы намерены сделать этот порт одним из ведущих на Средиземном море и в Европе в целом — с 2010 по 2013 гг. они увеличили пропускную способность Пирея с 685 тыс. TEU (единица измерения, равная объёму, занимаемому стандартным 20-футовым контейнером) до 2,52 млн, то есть в 3,7 раза. Понятно, что по сравнению с крупнейшими портами мира (шесть из которых находятся в Китае) — это немного. Однако по европейским меркам порт Пирея уже вполне сопоставим с другими (крупнейший в Европе — Роттердам — 10 млн TEU, в то время как крупнейший российский терминал контейнерных перевозок в Петербурге — не более 500 тыс.). Китай договорился с Грецией о строительстве аэропорта на Крите и, по-видимому, достигнет соглашения по поводу виз и прав проживания для китайцев, участвующих в вышеназванных проектах.

Во время своего второго визита в Европу в октябре 2014 г. Ли Кэцян побывал в Германии (которая, если учесть также визит в Пекин Ангелы Меркель в июле 2014 года, является наиболее частым партнёром Китая по переговорам среди стран ЕС), приняв участие в 6-м Гамбургском саммите в рамках Китайско-европейского форума, в котором участвовали более 500 представителей политических, экономических и научных кругов Китая и Европы (саммит существует с 2004 г. и проводится раз в два года), и в Италии, где принял участие в 10-м саммите «Азия — Европа» в Милане и выступил с речью перед Продовольственной и сельскохозяйственной организацией ООН в Риме. В поездке, которая рассматривалась как важный шаг на пути осуществления подписанной в предыдущем году Программы стратегического сотрудничества КНР и ЕС на 20 лет, Ли Кэцяна сопровождало более десятка министров и заместителей министров правительства КНР, также общавшихся со своими коллегами из Германии и Италии. Однако главным отличием этой поездки китайского премьера от предыдущих было то, что визитам в две страны ЕС предшествовала остановка и переговоры в Москве с руководством РФ. Это является дополнительным свидетельством того, что Пекин сегодня рассматривает сотрудничество с Западной Европой как часть своих усилий по строительству «Нового шёлкового пути», как часть евразийского сотрудничества по самому широкому спектру, а не как отдельное стратегическое направление. И в свете изменившегося соотношения сил имеет для этого все основания.

Активность Китая на европейском направлении рассматривается им как часть усилий по созданию структуры, альтернативной ныне существующей, структуры, в центре которой должен быть Китай.

Параллельная реальность

Вся эта активная деятельность Пекина — строительство портов и дорог, активное развитие экономического сотрудничества с самыми различными странами, формирование инфраструктуры, способной накрепко соединить Китай с самыми различными уголками мира и обеспечить бесперебойную поставку китайских товаров во все страны — это на самом деле лишь часть той кропотливой работы, которую ведёт Китай, по-прежнему стараясь не вступать в открытую конфронтацию с существующим миропорядком (и в этом смысле известный завет Дэн Сяопина — «не высовываться» — по-прежнему может считаться одной из основ внешнеполитической деятельности руководства КНР на международной арене). Работа по созданию «параллельной реальности», существующей независимо от тех, кто сегодня пока ещё определяет судьбы мира — США, стран Запада и международных финансовых структур, — ведётся постоянно и активно. И в тех случаях, когда эта реальность нуждается в защите, Китай уже способен действовать жёстко и твёрдо отстаивать свои интересы (именно на это и намекают те, кто уже сегодня в Китае призывает отказаться от вышеупомянутого постулата Дэна).

Международные организации, созданные без участия США и западных стран, — ШОС, БРИКС и др., переход на расчёты в юанях, которые уже сегодня практикуются (на основе прямой взаимной конвертации) с Японией, Гонконгом, Макао, странами АСЕАН, Великобританией (обсуждается переход на подобные расчёты с Россией и другими странами БРИКС), создание под эгидой Китая многочисленных зон свободной торговли по всему миру, формирование независимой от МВФ и США международной финансовой системы — банки в Азии и банк БРИКС — всё это шаги, ведущие к построению такой «параллельной реальности».

Замечу, что параллельная реальность, независимая от руководства Европейского союза, уже существует и в Европе. Это созданный несколько лет назад и успешно функционирующий форум КНР — страны Центральной и Восточной Европы.

Пекин некоторое время назад без оглядки на Брюссель начал активно налаживать двусторонние экономические связи с проблемными европейскими странами (страны Центральной, Восточной и Южной Европы), вовлекая их в свою орбиту. А с началом второго десятилетия нынешнего века даже перешёл к формированию так называемого субрегионального формата сотрудничества, создав независимый от отношений с Брюсселем форум Китай — страны ЦВЕ со штаб-квартирой (вернее, представительствами стран-участниц) в Пекине.

В рамках этого форума на регулярной основе проходят встречи премьер-министра Китая с руководством всех стран ЦВЕ, попеременно то в Пекине, то в столице одной из стран-участниц. На саммите в столице Румынии Бухаресте в ноябре 2013 г. была принята так называемая Бухарестская программа по сотрудничеству между Китаем и странами ЦВЕ. Китай и Румыния договорились о создании рабочей группы для проведения переговоров по содействию сотрудничеству в сфере инфраструктуры. Китай, Венгрия и Сербия объявили о сотрудничестве по строительству железной дороги между Венгрией и Сербией. Ряд стран выразил готовность развивать сотрудничество с Китаем в области атомной энергетики, гидроэнергетики и тепловой энергетики. А в целом выдвинутый на этом саммите Ли Кэцяном пакет предложений позволяет в течение пяти лет увеличить объём двустороннего товарооборота вдвое.

Заметим, что сотрудничество по линии Китай — ЦВЕ обеими сторонами именуется именно как «двустороннее», а не многостороннее. Другими словами, Китай рассматривает страны ЦВЕ не как членов ЕС, а как отдельную структуру, как особого партнёра КНР на европейском направлении. И представители этих стран с такой позицией, пусть с оговорками, но соглашаются[8].

***

И в заключение — несколько слов о том, что со всем этим делать России.

Прежде всего — научиться видеть эту параллельно возникающую реальность и использовать её на благо России, а не только в рамках конфронтации с геополитическим противником.

Научиться использовать опыт Китая в развитии собственной экономики, а не надеяться на его бескорыстную помощь в качестве сегодняшнего стратегического союзника (стратегия Китая, в полном соответствии с теми же военными канонами древности, не предполагает заключение долговременных союзов, накладывающих жёсткие обязательства на поведение сторон).

И стараться не допускать появления «параллельной реальности» на собственной территории, то есть не допускать таких явлений, как многочисленные «черкизоны», широко расплодившиеся в 90-е гг. (и не до конца ликвидированные и сегодня) в результате так называемой челночной торговли и изрядно поспособствовавшие оттоку из нашей страны валютных средств и ликвидации производства соответствующих товаров на российской территории (разумеется, наряду с другими ошибками в экономической политике). Или той ситуации, которая сегодня сложилась, например, в российском туристическом бизнесе, обслуживающем китайцев, которые уже несколько лет держат первое место по объёму турпотока в РФ — отсутствие контроля за ним привело к тому, что 90% тургрупп из материкового Китая отданы на откуп «серым» китайским фирмам.

Создать сообщество единой судьбы

Немного позитива о медведях и драконах

На заднем дворе США прописался Китай

Китайский эксперт: рассуждая о вероятном столкновении с КНР, американские политики не представляют, о чём они говорят

Китай намерен вложить миллиарды в Латинскую Америку