асхожее мнение об архаичности подлинно русской шрифтовой и каллиграфической традиции, о вторичности кириллицы как таковой имеет, как мне представляется, две предпосылки. Хотя корень обеих сходен.
Первая—главным образом практического свойства: с традиционной кириллицей просто мало работали. После шрифтовой реформы Петра I этот пласт русской графической культуры был предан забвению. И хотя полуустав с вязью и использовались в церковной печати, это использование было сродни общему не вполне свободному положению церкви в государстве: формы существовали, но сколько-нибудь значимого развития не получали. Единственное исключение за последние три столетия—начало века двадцатого с его пробуждением интереса к русской истории. Традиционные кириллические почерки в руках лучших художников того времени получили новую жизнь. Однако прерванному большевистским переворотом этому русскому ренессансу не суждено было иметь продолжение.
Вторая причина как раз и лежит в 17-ом году. Вся русская традиция была погребена под волнами интернационализма, инородческой культуры, просто бескультурья. Отношение к русскому письму было в Советии абсолютно таким же, как и ко всему русскому. То есть его сознательно уничтожали, загоняя остатки в небольшие резервации: вместо 60000 храмов Российской православной церкви в 1917-ом—100 приходов к 1939-му, вместо наиболее мощных воинских соединений—расказачивание и нынешние ряженые с гармошками, вместо широкого использования русских почерков от рекламы мыла до царских грамот—нелепая маргинальная позиция: детские сказки и книжки про замшелую старину. И уничтожение это продолжается уже 100 лет. Тут не надо обманываться—ни советские заигрывания с национальной темой в войну 1941–1945, ни постсоветские игры в Россию по большому счёту никак не касаются сути: власть была и остаётся враждебной русской государственности, русскому народу и русской культуре. А поколения людей, взрощенные при этой власти в отрыве от национальной культуры, уже и перестают воспринимать эту культуру как свою. Намеренно загнанная в резервацию культура эта для людей советских была и продолжает оставаться чем-то вроде культуры позднего Рима или второго болгарского царства. Более того советский интернационализм растил людей не только в неведении относительно русской цивилизации, но и в ненависти ко всему русскому, как к архаичному, тёмному, мракобесному. И вырастил-таки людей, воспитанных в культуре инородческой, для которых вязь и полуустав чужды.
Для сравнения можно взглянуть на издания русской эмиграции. От первых до последних лет в заголовках газет, журналов, книг то тут то там мелькают русские традиционные почерки. И не только в сказках и исторических трудах. Для русского человека русский шрифт—вещь естественная. Вот некоторые примеры работ.
Могут возразить, что современная культура насквозь наднациональна и никак не связана с традицией того или иного народа. Однако достаточно посмотреть на буквенные работы английских мастеров резьбы по камню, чтобы узнать в них наследников Эрика Гилла и Джона Баскервиля, на шрифты голландских дизайнеров, чтобы угадать за их формами пластику Кристоффела ван Дейка и Миклоша Киша, на каллиграфию немецких мастеров, чтобы встретиться с отношением к композиции Иоганна Нойдорфера и Рудольфа Коха. Любая подлинная культура только и может быть национальной. А иначе—перед нами лишь всемирный шрифтовой макдональдс, вездесущий brush pen и moderm calligraphy.
Да, смыслы общества потребления легко транслируются с помощью шрифта Helvetica (и то не интернационального, а с заметным швейцарским привкусом) и гламурной каллиграфии острым пером (и то в лучших своих формах—английской). Но есть и иные смыслы, требующие других форм, продиктованных отчей традицией. И чем больше таких смыслов и таких форм, тем выше сопротивляемость в войне с тотальной пустотой интернациональной «культуры». В сущности выход для нас может быть только один—стать русскими. Стать русскими и восстановить подорванную связь с подлинно русской культурой, со своими корнями. Либо исчезнуть как нация и как государство.
Родная же письменная и шрифтовая традиция только и ждёт заботливых рук. Материал, наработанный за века до петровской реформы, так богат формами, что только прикоснись, добавь стилистических нюансов, стряхни пыль с засечек—и всё заживёт, дав обильный плод.
Источник
