Медийное пространство Западной и Восточной Европы буквально пропитано
проблематикой взаимоотношений с Россией. Негативное содержание, ярко
выраженная отрицательная коннотация в суждениях, оценках и прогнозах
становятся неотъемлемой частью «правил хорошего тона», следование
которым позволяет списать чудовищно низкое качество «анализа» и вопиющую
безграмотность «экспертов». Упоминание к месту и не к месту
«агрессивной России» стало маркером в определении «свой-чужой».
Вот отличная гостиница Милан, в Белгороде, хорошее качество и адекватные цены
тут, в общем заходи на сайт hotel-milan31.ru и узнай подробнее.
Такой
подход неизбежно формирует сильный медийный шум, поражающий стороннего
наблюдателя истеричностью и нарочитой абсурдностью. «Рука Москвы»
проникла в спецслужбы и компьютерные сети, правительства и волонтерские
организации, банки и промышленность, школы и детские сады. Социальные
сети контролируются русскими троллями, выборы – русскими хакерами, улицы
– переодетыми «зелеными человечками», на помощь которым рейнскими и
дунайскими камышами пробирается таинственный Spetznaz. Открыто
поднимается вопрос о создании альтернативной НАТО военной
инфраструктуры, вооруженных сил ЕС.
Усиленный поиск внешней
деструктивной силы, врага «прогрессивной и единой Европы» на самом деле
призван отвлечь внимание от комплекса фундаментальных и оперативных,
объективных и субъективных проблем, которые политическая и
административная система пока не в состоянии решить. Миграционный
кризис, на первый взгляд не являющийся экстраординарным вызовом для
экономической машины ЕС, стал соломинкой, ломающей спину верблюду.
Подняв на уровень общественной открытой дискуссии вопросы эффективности
администрирования в этой сфере, он потянул за собой обсуждение проблем
соотношения государственной и наднациональной юрисдикции, а по сути
вернул к жизни споры об эффективности суверенитета.
Само сомнение в примате общеевропейских ценностей над
национальным суверенитетом стало для бюрократии ЕС ящиком Пандоры, из
которого появились на всеобщее обозрение более глубокие противоречия.
Лечение зуба превратилось сначала в ожесточенный спор о проблемах
пищеварения, а затем в яростную дискуссию о единой для всех участников
системе питания. При этом необходимость ежедневного потребления никто не
отменял, а механизмы коллективного насыщения холодильника перестали
работать.
Обострение противоречий, подогретое медийной шумихой
вокруг миграционного кризиса и совпавшее с референдумом в
Великобритании, во многих странах поставило ребром вопрос не только о
достаточности, но и о самой необходимости системы «единого
холодильника», то есть ЕС. Скептицизм старой Европы вырос до
беспрецедентного уровня, при этом в 2017 году нахлынет волна
национальных выборных кампаний: ФРГ, Франция, Италия, Нидерланды,
Швеция, Испания, Венгрия, Хорватия.
Для России реалистичный
анализ причин, прогноз возможных последствий и вариантов развития
ситуации в ЕС имеют важное значение с точки зрения экономического
развития (ЕС – крупнейший потребитель сырья и пока основной
внешнеэкономический партнер РФ), военной безопасности, политической
стабильности, а также весьма поучительны применительно к ЕАЭС, участию в
расширенных формах партнерства – БРИКС и ШОС.
Заговор попечителей
Интеграционные
процессы в континентальной Европе ускорились в послевоенный период.
Разрушенная экономика требовала сырья и инвестиций, которые были
частично предоставлены США и Канадой (план Маршалла) в обмен на открытие
рынков и либерализацию валютной политики. Создание Бенилюкса, ОЭСР,
Европейского объединения угля и стали (ЕОУС) позволило заложить
фундамент под единую систему администрирования процессов производства и
торговли.
Со
временем помощь США, а на самом деле полное доминирование в
послевоенном экономическом строительстве становилось тормозом для
деловых кругов, которые понимали, что для обеспечения конкуренции
необходимы реалистичные формы промышленной и финансовой кооперации. В
противном случае в условиях золотодолларового стандарта европейцы были
бы вынуждены постепенно уступать рынки третьих стран. США изначально
рассматривали европейские колонии как собственные перспективные рынки. И
французская, и английская системы вассалитетов, зоны стерлинга и
франка, являлись для Соединенных Штатов ограничителями экспансии, их
планировалось постепенно перевести под долларовое крыло, а затем на
орбиту внешней торговли.
Об этом не заявлялось публично, однако
еще во время Тегеранской конференции Рузвельт обсуждал со Сталиным не
только перспективность кандидатуры «управляемого» генерала Жиро вместо
яркого националиста де Голля, но и необходимость введения системы
«попечительства» над британскими и французскими колониальными владениями
(Индия, Индокитай, Африка) в целях «подготовки народа к
самоуправлению». Президент США за спиной западных союзников фактически
договаривался об отрыве у них сырьевой и рыночной базы, обеспечении
преимущества Америки на данных рынках. Эта тонкая игра в попечителей
также исключала вопрос о делении германских, бельгийских и итальянских
заморских владений между Вашингтоном и Лондоном. Границы колониальных
рынков перекраивались под «гуманитарным» патронатом ООН, что открывало
для США широкие возможности экстенсивного развития, а противодействие
СССР в поддержке коммунистического движения позволяло консолидировать
европейские страны вокруг военного блока под американским руководством.
Фактический протекторат, установленный США над Японией и Южной Кореей,
привел в итоге к формированию вначале промышленных, а затем финансовых
альянсов, выступавших по ряду направлений с согласованной политикой.
Прокатившаяся
в 50–60-х череда антиколониальных революций заставила европейские
страны по-новому взглянуть на необходимость более тесного партнерства
(прототипа единого рынка – ЕЭС), а демарш США, вызванный неспособностью
играть роль золотовалютного регулятора, не только привел к отмене
послевоенной Бреттон-Вудской системы, но и обеспечил большую
самостоятельность европейцев в проведении экономической политики.
Ямайская система, основанная на плавающих курсах национальных валют и
многоуровневой системе паритетов, позволила европейским странам упрочить
национальные производства. Более того, когда увязшие во Вьетнаме США
решали жизненные вопросы поставок арабской нефти (Суэцкий кризис),
некоторые страны (Австрия, Франция, Италия, Швеция, Финляндия)
умудрялись использовать коммунистическое движение как фактор в
конкурентной борьбе, получая доступ на рынки СССР и СЭВ и независящее от
перипетий Ближнего Востока сырье в обмен на технологии.
С 1973
по 1981-й ЕОУС объединил основные промышленные центры старой Европы,
консолидировав распределение сырьевых и топливных ресурсов. Происходили
процессы выработки единой политики в сфере использования ядерной энергии
(Евроатом), а торговля все больше подчинялась правилам таможенной
ассоциации ЕЭС, куда к 1986 году вошли одиннадцать стран, дававших свыше
85 процентов ВВП региона. Создание единой валютной системы (ЕВС) и
введение в оборот меры для взаимных и внешних расчетов (ЭКЮ) поставили
страны будущей еврозоны на новый уровень самостоятельности в проведении
экономической политики, а также позволили обкатать сложные механизмы
управления взаимозависимыми валютными курсами.
Это
взаимодействие подкреплялось формированием общих регулирующих правовых
институтов: политических – Совет Европы и Европейский совет,
законодательных – Совет Европейского союза и Европейский парламент,
исполнительных – Европейская комиссия и Счетная палата, судебных –
Европейский суд и система трибуналов. С 1985–1986-го проходила наработка
базы по функционированию шенгенских соглашений, которые создавали
условия для последующего свободного перемещения рабочей силы.
Ко
времени тектонического разлома, вызванного крушением СЭВ, а затем и
СССР, страны старой Европы подошли с прекрасным заделом в виде
беспрецедентного опыта кооперации, с наличием единой правовой базы и
институтов, а также наработанных процессов политического, таможенного и
валютного администрирования. В целом наблюдался стабильный экономический
рост, который позволял использовать сильные стороны каждого государства
для обеспечения взаимной устойчивости и внешней торговли. Совокупный
ВВП стран сравнялся с американским, составляя 19 процентов от мирового
против доли США в 20 процентов.
При всем внешнеполитическом
благополучии в отношениях между промышленными центрами старой Европы и
США-Японии никогда не прекращалась конкуренция за рынки. Европейцы
старались по возможности ограничивать участие американского капитала в
базисных отраслях за исключением ряда проектов ВПК, довольно жестко
регламентировали доступ товаров на свои рынки. При этом их органично
укрепляли советские углеводороды.
Темпы экономического роста
позволяли рассчитывать, что с ликвидацией внешних ограничений в виде
блоковой борьбы на половине континента обновленная Европа будет в
состоянии предложить эффективную модель вывода соединенного
промышленного производства в лидеры, придать политической системе ЕС вес
и самостоятельность, немыслимые в послевоенные годы.
Однако
через 25 лет мы можем наблюдать на месте современного Евросоюза
неуклюжее, косолапое образование, которое уверенно теряет позиции в
мировом ВВП, разбалансировано политически и с великим напряжением
справляется с чередой экономических кризисов, конца которым не
просматривается. О реальном лидерстве в решении мировых задач не может
идти и речи. Уровень самостоятельности в принятии решений немногим выше
нулевого, а внешняя политика зачастую абсурдна. Все это глубокий регресс
по отношению к результатам послевоенного строительства.
На золото партии
На
волне распада социалистической системы хозяйствования США и старая
Европа вступили в конкурентную гонку за новые рынки с 550 миллионами
потребителей, имея, однако, разные стартовые условия. При преимуществе в
виде налаженных контактов и даже контрактов «европейский кооператив» не
был готов к такой экспансии административно и юридически, поскольку
единое экономическое пространство требовало согласования множества шагов
равных участников. Германия «переваривала» воссоединение с ГДР,
распадалась Чехословакия, а СФРЮ с 1990-го сотрясали националистические
восстания, кровавые конфликты и дробление на анклавы. США, опираясь на
развитую сеть международных финансовых институтов и репутацию «лидера
демократического мира», сумели предложить не столько выгодные контракты,
сколько саму концепцию реформирования экономик, широкий состав ранее
подготовленных консультантов из числа второго поколения эмигрировавших
диссидентов, а также финансовую и гуманитарную помощь.
Ко времени
триумфального подписания в 1992 году Маастрихтских соглашений,
оформивших создание современного Европейского союза, представители
деловых кругов США, консалтинговых агентств Всемирного банка, МВФ и МБРР
глубоко окопались в правительственных структурах бывшего СЭВ и СССР,
развернув масштабную работу по разгосударствлению и приватизации
активов. Финансовая помощь трансформировалась в кредитную нагрузку,
гуманитарная – в доли в промышленных секторах. Через систему
акционирования предприятий в энергетической отрасли осуществлялся
контроль над добычей, транспортировкой и первичной переработкой
ресурсов.
Одним из важнейших факторов преимущества США в
конкуренции за новые рынки стало установление контроля над долларовыми
активами стран советского блока (свыше 400 млрд), прежде всего СССР,
которые использовались ранее для закупки оборудования, проведения
операций поддержки лояльных режимов и т. п. Вывод и легализация этого
так называемого золота партии позволили США не только определять
ключевые фигуры, но и минимизировать собственные издержки по линии
финансовой помощи и кредитования.
Товары, поступающие от
европейских производителей на новые рынки, оплачивались из денег
соцстран, выдаваемых за кредиты МВФ и банков США, а прибыль, получаемая
за поставки сырья в страны ЕС, распределялась через многоуровневую
систему акционирования. В этой ситуации управляемое экспортное
присутствие Евросоюза в бывшем соцлагере становилось не менее выгодным,
чем ввоз США собственных товаров. Соответственно и инвестиции
осуществлялись преимущественно в энергетическую и логистическую отрасли.
На
период начала 90-х также приходится на первый взгляд парадоксальное
усиление доли российских сырьевых компаний в европейской энергетике. Они
получают доступ не только на рынок поставки углеводородов, но и на
вторичный внутренний рынок электро- и тепловой генерации, ее конечного
распределения.
В этой ситуации совершенно неудивительно не только
последующее стремление деловых кругов старой Европы к торговле и
участию в производстве на новых развивающихся рынках, но и включение их в
валютную, внешнеполитическую и юридическую зону ЕС даже путем
послабления довольно жестких копенгагенских и маастрихтских критериев
членства. Триединство в виде зоны пограничного контроля, набора
технических регламентов и центра эмиссии с общей валютой давало
конкурентные преимущества, позволяя удешевить выпуск продукции за счет
притока квалифицированной и недорогой рабочей силы, кредитовать новичков
только европейскими ресурсами и в общих интересах, а также осуществлять
активное строительство промышленных производств на единой юридической и
судебной базе. Фактор собственной единой стандартизации и регламентации
становился для ЕС своеобразным зонтичным фильтром, который тормозил
ввоз дешевых (Юго-Восточная Азия) или субсидируемых (США) промышленных
товаров, не нарушая нормативы международной торговли. Ввод новых рынков
под такой зонтик позволял вести с ними управляемую торговлю на условиях
протекционизма.
При всей теоретической выгодности и внешней
обоснованности подобного проекта его практическая реализация упиралась в
колоссальную работу по унификации законодательства на всех уровнях,
создание технических регламентов, многочисленные интересы собственников и
инвесторов в каждой конкретной стране и необходимость негласного
передела рынка между крупными акционерами. Каждый из этих процессов
требовал финансирования (только непосредственно выпуск евро стоил
участникам свыше 340 млрд).
Дополнительную сложность представляли
серьезные диспропорции между фактическими и потенциальными участниками
интеграции. Ряд стран сохранял высокий уровень бюджетного дефицита,
дотационный характер в важных отраслях народного хозяйства, не
подкрепленных средствами собственных экономик. Международная кредитная
поддержка тратилась неэффективно, а ветхая инфраструктура не была
приспособлена к нормативам ЕС и требовала обновления. Усилия по
нормализации военных конфликтов на территории бывшей СФРЮ по
«бархатному» чехословацкому сценарию не давали результатов.
Путь
от Маастрихтских до Амстердамских соглашений отражает стремление
Западной Европы наверстать упущенные возможности на новых рынках за счет
интенсификации процессов политической интеграции. Маастрихтские
соглашения устанавливали так называемые три опоры Евросоюза: интеграция
ЕЭС, ЕОУС и Евроатома, единая внешняя политика и безопасность, судебное и
полицейское сотрудничество (практическая реализация шенгенских
соглашений).
Если экономические критерии членства были
ограниченными и в целом отдавались на откуп еврокомиссиям, то
политические представляли собой многотомный нормативно-правовой базис,
центральную роль в котором играл вопрос управления свободой перемещения.
Шенген становился своеобразной наживкой для стран Восточной Европы.
Голосование за него, которое, безусловно, поддерживалось населением этих
стран и рассматривалось им как великое благо, влекло за собой и
неизбежные шаги по вводу их экономик под зонтик регламентации. Придание
созданным в послевоенное время институтам (советы, комиссии, парламент)
полноценного надгосударственного характера открывало элитам этих стран
окно для реализации амбиций через доступ к административным и
политическим процессам на континенте. Ввод единой наличной и безналичной
валюты (евро) должен был привязать новообращенных к европейскому
эмиссионному центру.
На условиях НАТО
Анализ
нормативно-правовой базы показывает, что если ЕС и создавался ради
достижения экономического могущества в конкурентной борьбе, то де-факто
выстраивался он вокруг Шенгена, через развитие и углубление положений
этих соглашений. Шенген превратился из инструмента политики в символ
«демократических ценностей», «свободы», уводя на второй план задачи
«голой» экономики и втягивая, как магнит, на орбиту ЕС «переходные»
государства.
Такой поворот действительно создавал потенциальную
конкурентную угрозу экономическому лидерству США. Если ЭКЮ имел
ограниченный функционал и использовался в безналичных расчетах, то евро
становился полноценным игроком, доля которого могла достичь от 45 до 50
процентов мировых расчетов, и претендовал на роль реальной резервной
валюты, способной абсорбировать свободные капиталы.
США в начале
90-х по описанным ранее причинам не только не препятствовали развитию
ЕС, но и всячески поощряли его. Закрепление влияния на процессы
евроинтеграции осуществлялось через участие в ЕБРР (основан в 1992
году), который наряду с международными финансовыми институтами
осуществлял программы кредитования крупных промышленных производств, их
модернизацию. Однако поворот в сторону валютного объединения в
совокупности с масштабным регламентным регулированием грозил США
ограничением их возможностей здесь. С 1996 по 1999-й со стороны
банковских и биржевых кругов Соединенных Штатов, а также Великобритании
возрос поток критики относительно ввода общеевропейской валюты, доходя
до довольно бурных дискуссий. Однако после югославского конфликта он
постепенно сошел на нет.
Дело в том, что если по основным
направлениям реализации «опор» Европой были достигнуты практические
шаги, то делегирование полномочий в области безопасности оставалось под
вопросом, как и положение о создании общих силовых, армейских структур.
Приняв решение об агрессии в Югославии, европейские круги смогли
опереться только на структуры НАТО под заботливым патронатом и
непосредственным управлением США. Глобальный конкурент Европы вновь
доказал ей свою незаменимость в решении ее сугубо внутренних вопросов,
оставив НАТО безальтернативной силовой, а по сути внешнеполитической
структурой ЕС. Из «трех опор» Евросоюза одна теперь стояла на фундаменте
военной машины США. Созданный ЕС после агрессии в Югославии
малоосмысленный и малочисленный корпус быстрого реагирования в
реальности был также прочно завязан на блоковые структуры. Это означало,
что в условиях прогресса в интеграционных процессах НАТО даже при
отсутствии борьбы блоков не только не снизило, но, наоборот многократно
увеличило свое влияние, став непосредственной частью политической
системы Европы.
Демарш России в 2000–2003 годах, высвобождавшей
из-под внешнего управления энергетическую отрасль и способной в
кооперации с европейскими деловыми кругами реализовывать масштабные
проекты, заставил США еще плотнее вторгнуться в сферу интеграционного
планирования в Европе. Террористические атаки и подготовка к войне в
Ираке позволили сплотить европейские политические элиты. А процесс
расширения ЕС за счет новых стран-членов приобрел форму откровенного
«заталкивания» в ущерб ранее разработанным экономическим нормативам.
Усиление
общеевропейской безопасности стало приоритетом по отношению к остальным
критериям. Еврокомиссиям предлагалось закрыть глаза на такие мелкие
огрехи, как бюджетный дефицит потенциальных членов, необходимость
масштабного дотирования отраслей при переходе на новые регламенты и что
немаловажно – на упорное нежелание дебютантов отказываться от своих
национальных валют. Если первые расширения ЕС происходили
преимущественно за счет стран с единой экономической моделью, схожей
логикой и примерно равной потенциальной конкурентоспособностью, то пятое
(2004) включение десяти новых государств выглядело как аванс.
Неудивительно, что главным критерием членства в реальности стало
выполнение программ по присоединению к НАТО (Польша, Венгрия и Чехия
вступили в альянс несколькими годами ранее).
Подготовка
Лиссабонского договора вылилась в создание на месте ЕС полноценного
квазифедеративного государственного образования с международной
правосубъектностью и приоритетом над национальной юридической и судебной
систем. При этом равные голоса в управлении этим государством получили
страны со слабой экономикой, недотягивающие в этой сфере до критериев
членства (исключение – Польша). Почти половина состава еврокомиссий,
парламента и иных структур была сформирована за счет вновь прибывших,
однако политическая элита этих стран была с 70–80-х выращена, выучена и
профинансирована Соединенными Штатами.
Противостояние с Россией,
которое призвано было отрезать Западную Европу от массового дешевого
сырья, выгодных инвестиций и проектов, то есть ослабить конкурентное
преимущество еврозоны перед ФРС США, теперь проводилось фактически на
«конституционной» основе. Лиссабонский договор 2007 года явился
финальной точкой в процессе формирования европейского сообщества, но это
было уже совсем не то объединение, которое создавали в Риме, Париже и
Маастрихте. Старая Европа, открыв границы и бюджеты, поступившись
суверенитетом, получила новые рынки, но только прибыль от них она как не
видела ранее после развала СЭВ и СССР, так не получала и теперь.
Кооператив «Старая Европа»
Прекрасно устроились и новые государства.
Поскольку
требования технических регламентов не совпадали с реальным состоянием
отраслей, ЕС вынужден их дотировать. Только за четыре последних года
дебютанты получили 160,14 миллиарда долларов дотаций, что составляет 41
процент увеличения их ВВП. Польша, имеющая наилучшие показатели по
промышленному производству и параметры бюджета, не стесняется ежегодно
получать 30 процентов от всех дотаций. Это означает, что тот слабый
прирост ВВП, который демонстрируют новые члены ЕС (менее трех процентов в
год), наполовину формируется за счет прямого перетока денег из развитых
стран. На это десять доноров перечисляют не менее 12,8 процента
собственного прироста к ВВП.
Поскольку нормативы по заработной
плате регулируются теперь наднациональными институтами, старая Европа не
может реально удешевить стоимость рабочей силы, получаемой из этих
стран. Приходится идти на разные ухищрения, которые грозят
производителям штрафами. Рабочая сила массово покидает страны Восточной
Европы, но практической выгоды от этого немного. Производители
вынужденно решают проблему за счет потока легальной и нелегальной
миграции.
Реальный бюджетный дефицит покрывается траншами
Европейского банка, который наполняют только семь стран из 28. При этом
новые члены могут играть на курсовых разницах, поскольку многие из них
от собственной валюты в действительности не отказались.
США
искусно перехватили европейскую интеграционную инициативу. Сделав НАТО
неотъемлемой частью внешней политики ЕС, потакая образованию
квазигосударства с одновременным проталкиванием в управление
представителей постсоветской элиты, втягивая ЕС в масштабный
товарооборот и энергетические проекты с Россией, а затем выставляя
регламентные и санкционные барьеры, Соединенные Штаты добились
поставленных задач. Сегодня ЕС – аутсайдер в отношении показателей
промышленного роста. США оставалось заколотить последний гвоздь в крышку
гроба экономического лидерства ЕС, осуществив проект
Трансатлантического партнерства.
Возможно, что в более или менее
вялотекущем режиме этот процесс «интеграции» продолжался бы еще долгое
время, если бы не желание европейских деловых кругов сбить цену на
рабочую силу, воспользовавшись миграционным потоком. Будучи не в
состоянии управлять наплывом беженцев, они взорвали мину под
краеугольным камнем ЕС – свободой перемещения. Вся идеологическая и
нормативная база современного европейского сообщества выстроена вокруг
этого фундаментального принципа. Именно поэтому внесение изменений в
миграционные нормы неизбежно вызывает сдвиги во всей без исключения
системе администрирования. Миграционный кризис стал тем рычагом, который
одним нажатием лишает ЕС «точки сборки». А элиты Восточной Европы, сами
того не осознавая, в своей поддержке антимиграционных выпадов разрушают
основы своего нового мира.
Со стороны кажется, что
пятисотмиллионному ЕС нет проблемы переварить один-два миллиона
беженцев. В реальности это оборачивается необходимостью
переформатировать все без исключения правовые основы существования. Если
администраторы ЕС надеялись на снайперский выстрел, они сделали его
себе в голову. Понимая это, проамериканская наднациональная элита всеми
силами стремится перевести стрелки на внешний фактор (Россию), и чем
фатальнее ситуация, тем агрессивнее и безапелляционнее становятся
санкции, абсурднее критика.
Сейчас Европа находится перед сложным
выбором: либо полностью запретить любые миграционные потоки извне,
сохранив Шенген, либо распасться. При этом первый вариант не несет
никаких выгод для промышленных кругов. Он означает консервацию на низких
показателях экономического роста, дотирование и аутсайдерскую позицию.
Для
США стратегически выгодно как сохранение текущей ситуации в ЕС, так и
его распад без выхода стран из статуса членов и партнеров НАТО. В любом
случае за последние годы они сделали достаточно, чтобы на континенте не
выросло полноценное конкурентное образование, способное бросить Штатам
вызов на мировых рынках.
Реинкарнация промышленной Европы
возможна только через распад ЕС в существующем виде и новую сборку на
основе не политических, а экономических критериев и приоритетов. Это
означает избавление от дотационных гирь, отмену санкций, формирование
отдельных от НАТО систем безопасности и вооруженных сил, исключение
альянса из внешней политики. Странам Восточной Европы придется смириться
с законодательно разрешенными резкими диспропорциями в заработной
плате, обнулением дотаций, а также начать бороться за реальные
инвестиции.
Фактически это сборка нового образования промышленно
развитых стран Запада, в котором нет равных мест для стран бывшего СССР и
восточного блока. Такой возврат ЕС к истокам нам, безусловно, выгоден,
хоть и означает продолжение противостояния с США, для которых связка
Западная Европа – Россия – стратегическая угроза. Надежды, возлагаемые
на администрацию Трампа, могут быть оправданны относительно общей
военной разрядки, но вряд ли стоит рассчитывать на уступку рыночных
позиций.
России стоит продолжать поддерживать традиционные
промышленные круги Западной Европы, национальные финансовые альянсы,
которые рано или поздно выдвинут новых лидеров. К сожалению, на данном
этапе ни их, ни общей политической воли для пересборки Евросоюза не
прослеживается.
Вас заинтересует
Европа отказалась от собственной армии. Что дальше?
Ракеты с братской начинкой
Инициатива Москвы: СНГ без доллара?
Без истребителя нового поколения роль Европы снизится — Воздушно-космическая академия Франции
Северная группа. Страны Бенилюкса объединяют армии
